"Изя, не дай пропасть моей жизни" - Григорий Соломонович Берёзкин

Дивизия воюет в междуречье Волги – Дона. Несет большие потери. 19 ноября – наше наступление на Сталинград. Я – командир хим. разведки.

Вся дивизия бездействует – ждет своего часа.

Наступление на Калач (на Дону). Мы знали, что по всей степи рассредоточены румыны. Задание – пойти в степь и сбирать румын. Я собрал 22 румына – с оружием. Я вышел в степь, взял буханку хлеба, пошел с ними – 22 человека к начальнику дивизии. Подошел к землянке Козина – докладываю:

– Взяты в плен 22 румынских солдата, сержант такой-то.

Козин вышел из землянки – поблагодарил. Он крикнул:

– Сержанту Березкину бутерброды.

[5] Советский военачальник, гвардии генерал-майор, герой Советского Союза.

В ноябре 20-21 наша дивизия ведет бой под хутором Распопинским – там румыны. Там стояла, как потом оказалось, 9 дивизия.

Все, кого отправляли штурмовать – ни один человек не возвращался. Собрали все остатки – всех.

Тут мы простились с жизнью. И вдруг оживление на исходной позиции.

Оказалось, что весь румынский корпус решил сдаться в плен. Опять смерть миновала. На рассвете появились первые румынские машины, потом повалили румыны.

Проходя – отдавали минное оружие, ножи, пистолеты – ночь с 22 на 23 ноября. Много тысяч военнопленных.

Наша дивизия перестала существовать – остатки послали в район пяти курганов. Там мы формировались. Офицер записывал – имя, фамилия, звание, военная специализация и домашний адрес в жетончики – жетончики на шею. У меня адреса нет – жетончика нет.

В новой дивизии комбат оставляет при себе. Остальные по снегу – атака на хутор Мариновка. Все, кто поползли были или ранены, или убиты. Мне приказ комбата:

– Пойди, найди Рабиновича – почему не ведут огонь.

Почти дополз – вижу, он убит. Почувствовал удар будто палкой по левому локтю и струйка крови из рукава. Повернулся – ползти назад. Отморозил пальцы на левой руке. Как повернулся – такой же удар по правой руке – точно там же, в локтевом суставе. Вокруг пули. Попадание в заплечный мешок, где котелок.

Это – снайпер был.

Выволокли меня, привезли в санземлянку. Сняли плечевой мешок – в нем две книги: томик Маяковского и “Очарованная душа” Р. Роллана. Один том подобрал в разбомбленной станице. Отправили в госпиталь – бывшая школа в станице. Руки загипсовали. Я – без рук. Кормили с ложечки девчата.

 Сижу на нарах. Мне кричат с других нар:

 – Абраша, чем ты будешь сейчас торговать.

 Я промолчал.

 Потом сани, санпоезд. Тут уже рай – чистота, питание, книги. Привезли в Сызрань, в стационарный госпиталь.

 Лежал на сцене, на полу. Смотрел “Мать” и “Мы из Кронштадта.”

 Как-то входит один, падает на колени:

 – Слушай, помнишь, я кричал, чем торговать будешь. Извини меня, дурака.

 Потом делился едой.

Советские войска наступают на Калач, ноябрь 1942 г.

Источник: Википедия

Румынские военнопленные, захваченные в плен близ деревни Распопинская в ноябре 1942 года.

Фото Натальи Боде. Источник: no.pinterest.com

В госпитале одна забота – не дай бог встретить минчанку.

И вот вижу среди сестер – преподаватель еврейского языка в Минском еврейском педагогическом техникуме. Увидела меня, всплеснула руками.

Я ей неосторожно:

– Никому не говорите, что вы меня видели.

– Никому, никому не скажу, отдыхайте.

В бою не было страшно – но на переформировке в госпитале – только об этом и думал. На отдыхе – наступает время смершевцев: кто читал листовки, кто что говорит. На отдыхе меня страшно тянуло к землянке, к начальнику особого отдела. Подойти, сказать: не могу жить с этой тайной. Вину не чувствую, но понимаю всю их черную душу: пощады не будет, если узнают. Так может лучше сознаться самому – будет снисхождение.

Женщина не предала.

Выздоровевших – 2,5 мес. – в поезд и под Ясную поляну, где формируется 25 танковый корпус.

Меня – командиром отд. автоматчиков на броне.

Прошел бои под Орлом – мы там стояли в обороне.

Мне почти (нечего) было делать.

Под Орлом – стоим в старой церквушке. Немцы бьют по церкви – сыпется штукатурка, но церковь стоит.

В церкви был убит комсорг батальона, лейтенант Нишаков – меня назначили комсоргом батальона. Нас бросили под Киев – где немцы снова наступали на Киев.

Наступление на Ровно. Там была ставка Коха и вся администрация. Городская канцелярия. Там папки валяются. Случайно подобрал одну – это было дело на еврейскую девушку. (Я уже работал в корпусной газете “Сталинец” – ежедневная газета). Пересилило литераторское – написал одну заметку и подпись “сержант Березкин” – о том, что с дивизией прибыл сын Чапаева – и меня вызвал майор Марк Федорович Кушнир:

– Мы тебя возьмем в редакцию. Но без жалования. Литсотрудником.

Я стал тянуть газету. Стихи писал, номер делал, передовицы, листовки перед началом наступления – работал честно. Майор был доволен. Самое ответственное, где нужны эмоции – там я писал.

В деле было: переписка на разных уровнях. Эта девушка должна была быть в Бабьем Яру. Родители погибли. Она – исчезла. Искали в Белой церкви – там расстреляли украинца – шофера со всей семьей, который скрывал ее. Наконец девушку нашли и ликвидировали.

В Ровно обнаружили ров, где лежало 27 тысяч ровненских евреев. Работала чрезвычайная комиссия по расследованию. Привлекли меня – составить протокол. Я начинаю: здесь лежат убитые советские граждане еврейской национальности. Какой-то чин сказал: зачем подчеркивать. Для меня было неожиданностью.

Ровенское гетто.

Источник: au.pinterest.com

Евреи из гетто Мизоч (ближайший крупный город - Ровно) перед расстрелом. 14 октября 1942 год.

Источник: Википедия

После Ровно – Дубно.

В Ровно – Дубно снова за горло взяла тайна – душит. Хотел с кем-нибудь поделиться: жить не могу. В Дубно встретил одного минского редактора – он изумился:

– Как ты?

Я сказал: – Освободили.

– Кто тебя посади?

Я назвал.

Я решил – тут конец. Он обязательно скажет – Коновалов, антисемит. Потом проводил компанию космополитизма. Уверен был, что доложит. Решил предупредить. Пошел к Кушнеру.

– Мне надо поговорить.

– Что случилось с тобой?

Стал говорить:

– Был арестован до войны. Не освобожден законом. Удалось бежать.

Он схватился за голову:

– Ах, зачем ты мне сказал, лучше б молчал. Но ведь ты прошел всю войну. Слушай