"Изя, не дай пропасть моей жизни" - Григорий Соломонович Берёзкин

поляки, диверсанты. Признались лично в этом. Спрашиваю их:

– Что думаете делать?

Они посмотрели, как на идиота:

– Немец вот-вот должен быть здесь.

– Давай дожидаться своих.

Посмотрели внимательнее, поняли, что еврей.

– А…

Говорит:

– Неподобный на жида. Немцы не узнают.

Оба исчезли.

Тут мне захотелось умереть.

Мемориальный деревянный крест в городе Червень под Минском (Беларусь), где НКВД расстреляло несколько тысяч заключенных, эвакуированных из Минска перед наступлением немецких войск в 1941 году.

Источник: www.gov.pl

Солнышко. Вышел на лужайку. Лег. Думаю – пришел бы какой-нибудь милиционер (так подумал) и добил бы меня. Не было сил. Пролежал полчаса. Заснуть не могу.

И стало возвращаться чувство к жизни – сильнее и сильнее. Всеми хитростями – остаться жить.

Я вышел на Могилевское шоссе. Он забито беженцами из Минска. Встречаю двух писателей в толпе – Федора Шинклера – белорусского писателя. Идет с женой, с детьми – мой сослуживец по редакции. С ним еврейский поэт Мендель Лифшиц. Я подошел к ним. Хотя не хотел, чтобы меня кто-нибудь видел. Во мне сработал простая целесообразная мысль. Зная, догадываясь, что на постах стоят патрули и стреляют подозрительных. Я решил итти с этими людьми – чтобы они могли сказать, что они знают меня.

– Ребята, скажите, что я вышел из Минска, у меня нет документов – бомбили, бежал.

– Ну, хорошо, – не очень охотно.

Спрашиваю:

– Что говорили о моем исчезновении?

– Узнали недавно. Думали, ты в Белостоке.

– Что говорили?

– Говорили, что ты племянник Розенберга (Альфреда)[4], никакой не еврей, не Березкин, что ты племянник. Все поверили.

Подошли к большому мосту через Березину.

Охрана. Спрашивают документы. Могло плохо кончится.

Ребята сказали – наш письменник, член Союза (с 39 года).

– Вы его знаете?

– Да.

– Ну, пройдите.

Они бы меня кокнули, как пить дать. На уме немцев держали, своих расстреливали.

Идем в местечко Березино – там родители жены Менделя Лифшица. Жена – там. План – забрать их и двигаться дальше на Могилев. Зашли к ним спать. Я улегся в стогу сена – заснул. Условились уходить в 6-ть утра. Я проснулся в 8-мь. Всех – след простыл. Оставили меня – ушли.

Дальше:

Я иду на Могилев с толпами беженцев. Я – из Могилева. Там жила мама и сестра. Иду домой – дом заперт, соседи говорят – они уехали.

В это время в Могилеве формировались маршевые батальоны из жителей города и беженцев. Беженцы шли на мобилизационные пункты и зачислялись в маршевые батальоны.

Во дворе швейной фабрики собирались маршевые батальоны. Сидел за столиком какой-то еврей штатский и записывал. Спрашивал документы. Но не очень лез, если документов не было. Просто – я назвал свою фамилию – документов не захватил, под бомбежками бежал. Профессию не спросил.

Я ночевал у тетки. Говорил им – надо уходить.

– Не пойду я никуда – дядя отвечает (муж тетки). Немцы очень культурный народ. Они изобрели швейную машинку (он работал в магазине – дядя Мейер).

Всю жизнь читал одну книгу: “Отчеты государственной думы.” Я говорю:

– Они убивают евреев.

– Не может этого быть.

Немцы уничтожили всех евреев в Могилеве – дядю Мейера и всю его семью, и невестку с двумя детьми. Немцы заставили ее петь “Катюшу” и убили сначала одного ребенка, потом второго.

Мое чувство тех дней:

– Если я погибну – а другого предположения в моих мыслях не было – так погибну и обо мне заговорят хорошо. А если пройду хорошо – вину снимут. И мысль – затесаться.

Ненависть к палачам была – но защищать от немцев надо. Желание затесаться, потеряться в армии. Такой клубок мыслей. А главное – воевать, ни в коем случае – в тыл. И в армии не встретить знакомого.

7-го июля маршевый батальон вышел из Могилева. Мысль о смерти на фронте не мучила.

[4] Государственный и политический деятель нацистской Германии, один из наиболее влиятельных членов Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП, военный преступник.

Беженцы из Минска, конец июня 1941 года.

Источник: Википедия, фотограф Давид Минскер

Выселение в гетто евреев Могилева, 1941 год.

Источник: Википедия, Bundesarchiv, Рудольф Кесслер

К началу осени – в Курских лесах. Шли пешим ходом. Шли могилевчане, но я остерегался минчан. Были знакомые, но они не знали, что со мной было. В колонне со мной был один парень Борис – с виду простой, недалекий. Однажды обнаружилось, что он крупнейший знаток шекспировской эпохи (по профессии – технарь). Мог назвать 20 драматургов – современников Шекспира и дать им характеристику. В 37 г. его сняли из петли – его хотели сделать сексотом, от отчаяния он пытался повесится. Его сняли.

В лесах курских – народу множество. Оттуда брали в действующую армию. Я попал в 297 стрелковую дивизию. Дивизия была сформирована в начале войны в Кременчуге, и обороняла Кременчуг и была там вдребезги разбита. Не было и никакого оружия.

Назначили командиром отд. разведки. Звание – сержант. Полковник комдив подсчитывает потери. Пища, орудие… Потом спрашивает:

– А духовой оркестр! Вызвать капельмейстера.

Пришел… Ни одной трубы, ни барабана нет. Полковник стал орать на капельмейстера – страшно, дико. Не кричал ни на кого – ни на нач. артиллерии, на нач. химслужбы. На этого заорал:

– Вы думаете нам музыка не нужна будет. Мы еще в Берлин с музыкой войдем. Разжаловать в рядовые – в разведку (А тот – старик – полковник).

Была вера в победу…

Дивизия под Белгородом заняла оборону. Боев нет. Немцы не стреляют. Я – командир отд. химической разведки и наблюдений. У меня двое подчиненных. Шесть сводок шифрованных в сутки. Дикий холод. Множество обмороженных. Мы даем сводки о t воздуха, силы ветра, направление ветра, облачность – на случай газовых атак. Летнее наступление немцев, дивизия стояла под Белгородом – боев не вела. Стали отходить – угроза окружения. Дивизия стала рассыпаться – и рассыпалась.

Белгород в период немецкой оккупации 1941-43 гг. Источник: pastvu.com

Я попадаю в новую дивизию № 63 – полковника Козина [5] – дивизионные войска НКВД. Ничем не отличалась от других. По функциям – обычная стрелковая дивизия.

Лето – осень 42 г.