Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

Ответа я от Вас до сих пор не получил никакого: вероятно, Вы сперва хотели обождать мою присылку. К сожаленью, я до сих пор еще ничего не успел кончить; но вот что я могу Вам предложить. На днях я прочел в одном письме гр<афа> Виельгорского (Матвея) весьма большие похвалы моему «Нахлебнику», которого в одном обществе прочел Щепкин. Граф прибавляет: «Cette piece n>a pas encore ete jouee» («Эта пьеса еще не была сыграна» (фр.). – П.Р.). Стало быть, есть надежда, что ее дадут – и в таком случае позволят печатать. Вот Вам и пожива… Если Вы в надежде на эту возможность, а также вообще на мою литературную деятельность, решитесь мне выслать 1000 руб., я очень буду доволен, особенно если Вы не замешкаетесь. Я нахожусь в совершенной крайности. Вместе с высылкою (если Вы решитесь мне выслать деньги) напишите мне аккуратно – сколько я Вам остаюсь должен. Только повторяю – не мешкайте и решитесь тотчас: да или нет».

В декабре 1849 года благодарственное письмо в связи с полученными деньгами:

«Сию минуту получил я Ваше письмо, любезный Краевский, с приложенными 300 р. сер. – и немедленно отвечаю. Эти деньги решительно спасли меня от голодной смерти – и я намерен доказать Вам мою благодарность. Во-первых, посылаю Вам переписанную треть «Дневника», вещи давно оконченной, но по непростительной моей лени и неряшеству до сих пор не переписанной вполне; я Вам посылаю это для того, чтобы доказать Вам, что этот «Дневник» – не миф; над остальным я буду трудиться денно и нощно…»

Весной 1850 года Варвара Петровна снова выслала сыну деньги на дорогу в Россию при условии безотлагательного возвращения: она чувствовала себя нездоровой. Но и этих денег Тургеневу не хватает, и летит новое письмо Краевскому: «Вы, может быть, не забыли, любезный Краевский, что я имел намерение вернуться в Россию в мае месяце; я более, чем когда-нибудь, желаю теперь вернуться; для этого мне недостает одного: денег. Мне совестно говорить об этом Вам, которому я уже без того много должен; но я прошу немного: 200 р. сер.»

Он был вне себя оттого, что просил издателей, чтобы как-то прожить, в то время как мать в России владела тысячами крепостных. Но может быть, и в самом деле не было другого выхода, кроме возвращения на родину? Но он тянет до последнего, ведь оторваться от умной и властной Виардо трудно, почти невозможно. «Россия, – писал он ей, – эта мрачная громада, неподвижная и окутанная облаками, словно Эдипов Сфинкс, – подождет. Она меня проглотит позднее. Мне кажется, что я вижу ее неподвижный взгляд, остановившийся на мне с угрюмой пристальностью, подобающей каменным очам. Будь спокоен, сфинкс, я к тебе еще вернусь, и ты сможешь пожрать меня в свое удовольствие, если я не разгадаю твоей загадки. Оставь меня еще ненадолго в покое! Я возвращусь в твои степи» (4 мая 1850 года).

* * *

Весной 1850 года Тургенев снова отправляется в Куртавнель, но теперь уже не один, а вместе с композитором Шарлем Гуно и его матерью. На душе у Тургенева неспокойно, он страдает, подозревая, что он теперь, возможно, не единственный предмет обожания мадам Виардо, по-видимому, у нее появился новый возлюбленный.

Шарль Гуно был тогда никому не известным начинающим композитором, выбирающим между карьерой священника и музыканта. Когда Полина, тогда уже известная певица, услышала его первые сочинения, то сразу поняла, что перед ней был гений. Она написала с восторгом о Гуно подруге Жорж Санд (10 февраля 1850 года): «С некоторого времени я очень счастлива. Мы познакомились с одним молодым композитором, который будет великим человеком, как только музыка его станет известна. Он получил римскую премию лет десять тому назад и с того времени уединенно работал в своем кабинете, по-видимому не догадываясь о том, что каждая фраза, выходящая из-под его пера, несет печать гениальности… Помимо гениальности, это человек очень приятный, благородный по природе, воспитанный и простой. Я уверена в том, что он очень вам понравился бы».

Полина Виардо рассчитывала спеть главную партию в его опере «Сафо», над которой в то время упорно трудился Гуно, и тем самым еще выше прославить свое певческое искусство. В свою очередь Жорж Санд пишет с огромным восхищением о Гуно и его опере «Сафо» к П. Бокажу 16 марта 1851 года: «Гуно, новый Моцарт, первый композитор века, музыкальный гений, который откроет новую эру: я не шучу. Он еще малоизвестен… При первой репетиции певцы, трубачи, суфлеры, распорядители, слуги, стар и млад, все заливались слезами. Я жду эту оперу; он мне пропел ее всю целиком под фортепьяно у Полины. Это шедевр. Это великое, это единственное, самое прекрасное из того, что только может быть. Более того, это очаровательный молодой человек – сердцем, и характером, и взглядами».

Виардо приглашала Гуно и его мать поселиться в доме на улице Дуэ еще зимой 1849 года во время ее гастролей, но они не приняли этого приглашения. Однако согласились провести лето в Куртавнеле. Эта новая любовь певицы разгоралась на глазах у Тургенева, а он тяжко ревновал и страдал. Полина, которая в это время пела в Берлине, писала Гуно, а не Тургеневу, и он мучился и молчал, но иногда все-таки горечь прорывалась в письмах: «…Вы не слишком-то баловали меня письмами этим летом – я знаю кое-кого, кому не раз уже завидовал – он-то их получал! и какие мясистые, плотные, написанные мелким почерком, который к концу становился еще более мелким». Или: «Это чудовище Гуно получает письма на 8 страницах! Ну что же! я не стану завидовать его счастью». Позднее в повести «Вешние воды» Тургенев не удержался и описал пережитое в эти месяцы: душевные терзания Санина, который обнаружил железное кольцо на пальце своего соперника барона Донгофа, а ведь это был знак любви, полученный им самим от мадам Полозовой.

В душе певицы не раз кипели бурные страсти. Она вспоминала в письме: «Я бы совершила великий грех, так как лишилась воли. Я вовремя опомнилась, чтобы с разбитым сердцем, выполнить свой долг. И была вознаграждена позже – о! Мне надо было победить свои цыганские инстинкты – убить страсть – я чуть не умерла от этого. Я хотела убить себя, что было малодушием. Шеффер, который наблюдал за мной как отец, остановил меня. Он привел меня домой – в полусознательном состоянии».

Тургенев чувствовал себя несчастным, лишним и решил вернуться в Россию. Мадам Виардо его отговаривала, но он был непоколебим: «Я в отчаянии – без преувеличения – оттого,