От Суэца до Кэмп-Дэвида. Противостояние США и СССР на Ближнем Востоке в 1950–1970 гг. - Алексей Михайлович Уразов

Политическая элита США понимала, что даже богатая Америка не может брать на себя ничем не ограниченные международные обязательства, которые «она не в состоянии осуществить с каким-либо шансом на успех», отмечал в 1969 г. крупнейший американский специалист в области истории и теории международных отношений Ганс Моргентау[358].

В начале 1970-х гг. США формулируют новую стратегическую задачу расширения своего присутствия в регионе Ближнего Востока. Наступление на периферии системы международных отношений позволяло Вашингтону, не нарушая наметившуюся и крайне необходимую США тенденцию к стабилизации советско-американского конфликта, постепенно размывать влияние Москвы в третьем мире. Ближний Восток по многим параметрам очень хорошо подходил в качестве сцены, на которой начинала разыгрываться эта многоактная пьеса.

Если в СССР руководство политической линией начиная с 1964 г. бессменно осуществлялось тандемом генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева и председателя Совмина СССР Косыгина, то в США в 1968 г. происходит смена правящей администрации. На президентских выборах побеждают республиканцы во главе с Никсоном, который заметно меняет внешнеполитическую риторику Вашингтона.

Никсон и Брежнев – новая эпоха в отношениях США и СССР

Придя в Белый дом, Никсон провозглашает начало новой эпохи международных отношений, «в которой люди хотят мира, а лидеры мира не желают войны»[359]. Квинтэссенцией новой стратегии во внешней политике США стала так называемая «доктрина Никсона», которую президент США озвучил 25 июля 1969 г.[360]

На фоне озвучивания магистральных трендов своей внешней политики республиканская администрация начала корректировку ближневосточного курса. Она должна была осуществить решительный пересмотр внешнеполитических приемов США на мировой арене и изменить оптику восприятия проявлений холодной войны на периферии международной системы.

Генри Киссинджер, советник по национальной безопасности в первый срок президентства Никсона, так интерпретировал активные действия новой администрации: «Проявление американского бессилия в одной части света, например в Азии или Африке, неизбежно подорвало бы доверие к нам в других регионах мира, таких, как Ближний Восток»[361].

Безусловно, администрация Никсона не предполагала стратегическую переориентацию и отказ от ранее намеченных целей, но в ближневосточную политику США были внесены новые акценты. В определенной степени это были идеи, которые воплотить в жизнь попыталась еще администрация Кеннеди в 1961–1963 гг. Новым элементом в подходе республиканцев стал пересмотр отношений с радикальными арабскими режимами и попытка их «перепрограммирования», игры на противоречиях с Советским Союзом и использование психологических слабостей арабских лидеров.

Корректировка курса США на Ближнем Востоке произошла потому, что администрация Никсона в первую очередь была сфокусирована на положении в Юго-Восточной Азии. На фоне тяжелейшей ситуации, в которой оказались США во Вьетнаме, новая администрация намеревалась снизить накал напряженности на Ближнем Востоке и, более того, по словам Киссинджера, использовать Ближний Восток как рычаг решения проблем во Вьетнаме в контексте «сделки с Советским Союзом»[362].

Как писал в октябре 1969 г. в адрес президента Никсона Киссинджер, речь шла о необходимости обновить положение США в мире путем серьезных внешнеполитических шагов и инициатив США на трех направлениях – Вьетнам, Берлин и Ближний Восток[363]. По оценке Киссинджера, именно Ближний Восток представлял собой одну из зон наибольшей уязвимости для внешнеполитических интересов США, «где Москва старается расширить свои возможности в воздушном, наземном и морском измерении для трансграничных интервенций, ликвидации американского влияния и усиления своего интереса в регионе, где ставки стоят риска»[364].

Применительно к реалиям Ближнего Востока Киссинджер в своих мемуарах определял цели ближневосточной политики США предельно ясно: «…было необходимо уменьшить масштабы советской политики на Ближнем Востоке»[365]. Предпосылки к изменению баланса сил Киссинджер видел в однополюсности советской политики: «Чем дальше продолжалось тупиковое состояние, тем становилось все очевиднее, что Советскому Союзу не удалось дать то, что хотели арабы. Время шло, и его арабские клевреты вынуждены были прийти к выводу о том, что дружба с Советским Союзом не является ключом для реализации их целей»[366].

СССР на этом фоне был намерен вести свою игру на карте Ближневосточного региона. В Москве хорошо понимали фатальные последствия Шестидневной войны 1967 г., которые сильно влияли на динамику отношений СССР с арабскими странами Ближнего Востока, оценивали силовой и идеологический потенциал самих арабских держав как региональных доминантов.

В умах руководства СССР шел свой процесс эволюции представлений о внешней политике. Советская элита традиционно не выносила на публичное обсуждение вопросы международных отношений, тем не менее на XXIV съезде КПСС (март – апрель 1971 г.) были озвучены идеи, в определенной мере созвучные тем, которые обсуждались в США. В фокусе внимания стратегов советской внешней политики также находилась периферия биполярной системы. В отчетном докладе ЦК КПСС отмечалось, что партия последовательно проводила курс на укрепление мировой социалистической системы, способствовала сплочению международного коммунистического движения на марксистско-ленинской основе. СССР помогал арабским государствам противостоять агрессии Израиля[367]. Симптоматично, что одной из ключевых зон геополитического противостояния в докладе был обозначен именно Ближний Восток и проблема арабо-израильского урегулирования.

Как пишет в своих мемуарах академик Примаков, работавший в те годы по линии обеспечения профильных отделов ЦК информацией по вопросам внешней политики, в июле 1971 г. на имя генерального секретаря Брежнева была направлена аналитическая записка, которая кратко характеризовала баланс сил в вопросе арабо-израильского урегулирования: «Центробежные силы, разделяющие арабский мир на нынешнем этапе, оказались значительнее центростремительных сил, ведущих к арабскому единству»[368]. В документе также говорилось о большей широте маневра, которую США могли позволить себе на Ближнем Востоке, исповедуя стратегию «игры на двух досках»: «Вашингтон имеет определенные возможности для маневрирования еще и потому, что проводит активную политику в отношении двух сторон, вовлеченных в ближневосточный конфликт»[369].

Как на фоне действий США в регионе выглядел модус отношений СССР и Египта, ключевого союзника Москвы в регионе Ближнего Востока на протяжении уже без малого 20 лет?

Насеровский Египет, потерпевший сокрушительное поражение от Израиля в ходе Шестидневной войны 1967 г., ощутимо подорвал свои амбиции лидера единого арабского фронта. Параллельно с этим на внутриарабском контуре Египет фактически перестает представлять собой главного оппонента для Саудовской Аравии и монархических режимов Персидского залива и угрозу как альтернативный полюс притяжения внутри арабского мира, а также эпицентр экспорта идей панарабизма. Прямая военная угроза для национальной безопасности Саудовской Аравии, выражавшаяся в военном йеменском конфликте, вспыхнувшем еще в 1962 г., и эскалация насилия на юге Аравийского полуострова к началу 1970-х гг. локализуются[370]. Снижается и влияние насеризма как доминирующей региональной политической идеологии в значительном числе стран Ближнего Востока.

Пережив «шок» Шестидневной войны 1967 г., Насер тем не менее продолжает оставаться лидером арабского фронта в арабо-израильском противостоянии. В феврале 1968 г. президент Египта начинает так называемую «Войну на истощение» с Израилем