Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков

вооруженных рабочих Черемховских угольных копей и Иркутского железнодорожного депо. После 13 суток все чины отряда, под охраной японских солдат, в этих же составах были привезены в Читу.

По прибытии в Читу мы – офицеры – стали обивать пороги всевозможных штабов, прося, как нищие, милости, о приеме нас, кадровых и боевых офицеров, на службу. Не достигнув результатов, мы стали действовать поодиночке и каждый «по способности». Однажды я вошел в штаб Походного атамана (с отчаяния – к казакам) и подпер стенку в коридоре, рассматривая окружающее и соображая, в какую дверь постучаться.

На меня наконец обратил внимание проходивший генерал-майор и спросил: «Капитан, что Вы здесь делаете?» Я ответил: «Пришел наниматься, Ваше Превосходительство!» Он что-то удивленно промычал, пригласил в свой кабинет и стал расспрашивать обо мне. Когда он, видимо, удовлетворился полученными сведениями обо мне и мысленно составил аттестацию, сказал: «Я – генерал Акцинов{42}, представитель барона Унгерна при атамане, хотите к нему?» – «Хочу». – «А Вы что-нибудь уже слышали о нем?» – «Слышал и думаю, что как раз мне, как кадровому офицеру, и подобает быть у него». – «Приходите завтра получить предписание. К барону также едет подполковник князь Вяземский, получивший назначение помощником командира по строевой части 1-го конного полка». – «Покорно благодарю, Ваше Превосходительство, но должен напомнить, что я пехотный офицер». – «Ничего, важно Ваше желание служить у барона».

Много в этот день я услышал о бароне, когда стал специально собирать о нем сведения у офицеров и заснул с большой тревогой на сердце: «Что день грядущий мне готовит?» – в обстановке гражданской войны, в далекой холодной Сибири, в каком-то карикатурном внешнем обличии всех и всего, моей будущей службе в кавалерии (я знал только, что команды подаются не отрывисто, как в пехоте, а протяжно, дабы дошли до ума лошади, через сидящего на ней всадника), и все это покрывалось с «гаком» – личностью барона. Господи, благослови! И Господь услышал меня, благословил и направил.

Приехал я в Даурию в начале февраля 1920 г., явился в штаб дивизии, с некоторым трепетом вошел в кабинет барона и рапортовал ему о прибытии. Я встретился с пронизавшим меня до пят взглядом сильных глаз, который я выдержал, и сам упорно смотрел ему в глаза – этот долгий и молчаливый поединок решил на все будущее время мою судьбу. Я приобрел полное доверие у барона, не один раз доказавшего это на деле, особенно в одном, весьма тяжелом боевом положении на границе Монголии. Он приказал мне принять учебную сотню формируемого конного отряда, впоследствии переименованного в Конный полк.

Даурия стала опорным пунктом между Читой и Китаем, и дивизия несла охрану длинного участка железной дороги от ст. Оловянная включительно до ст. Маньчжурия включительно. Состав дивизии: Комендантский эскадрон в 120 шашек, 3 конных полка, Бурятский конный полк, 2 конные батареи и Корейский пеший батальон. Дивизия была весьма дисциплинированная, одета и обута строго по форме (защитные рубахи и синие шаровары), офицеры, всадники и конский состав довольствовались в изобилии, жалованье получали в российской золотой монете, выплачиваемое аккуратно. Всем служащим и рабочим линии железной дороги Оловянная – Маньчжурия жалованье, также золотом, выплачивалось бароном. Ежедневно выдавалось по одной пачке русских папирос и спичек. Если попадался пьяный, расстреливался немедленно, не дожидаясь вытрезвления. А кто подавал рапорт или докладную о разрешении вступить в законный брак, отправлялся на гауптвахту до получения просьбы о возвращении рапорта. Питался барон бараниной, пил самый лучший китайский чай и ничего другого не пил и не курил. Женат был на китайской принцессе, европейски образованной (оба владели английским языком), из рода Чжанкуй, родственник которой, генерал, был командиром китайских войск западного участка КВЖД от Забайкалья до Хингана, в силу чего дивизия всегда базировалась на Маньчжурию. Он свободно говорил также на монгольском и бурятском языках.

Родные однокашники! – вышедшие в артиллерию, в саперы, в понтонеры или те, кто потом перевелся в конную пограничную стражу, – вспоминаете, как вам приходилось тяжеленько? Ну а мне еще тяжелее: состав офицеров – разношерстный, кадровый я один, всадники совсем не те солдаты, которых я знал в мирное время и в Великую войну, условия службы весьма тяжелые и над всем этим – барон, к которому все питают лишь одно чувство – страх, ибо он пользуется неограниченной властью над жизнями своих подчиненных и всех тех, кто появляется на подвластной ему территории. Пришлось мне взяться за изучение кавалерийской службы, в чем очень помог младший офицер одной из сотен, в прошлом подпрапорщик 3-го драгунского Новороссийского полка.

Через месяц барон назначил меня помощником командира по строевой части – стало легче, но пришлось взяться за офицерский состав. Из Даурии, имея сеть разведок по всему округу, барон производил налеты на красные станицы и поселки, улавливая партизанские красные банды среди сопок Забайкалья. 1-й полк дивизии стоял в буддийском монастыре у ст. Оловянная, охраняя большой железнодорожный мост через реку Онон и оседлывая разветвление дорог. Однажды ночью красные партизаны напали на монастырь и застали полк врасплох, который понес большие потери. Поездами (составы всегда были готовыми к отходу на путях станции) были переброшены две сотни из моего полка и комендантский эскадрон. Красных мы нагнали и имели успешный бой, после чего вернулись на ст. Оловянная и с 1-м полком погрузились в эшелоны для следования в Даурию, оставив на охране бронепоезд.

На путях стоял длинный эшелон из вагонов 1-го класса и международного общества, задержанный бароном до отправки своих частей. Наблюдая за жизнью в вагонах, из которых никто не выходил, зная, что барон поблизости, я стоял на перроне. Ко мне подошел барон и спросил: «Шайдицкий, стрихнин есть?» (Всех офицеров он называл исключительно по фамилии, никогда не присоединяя чина.) – «Никак нет, Ваше Превосходительство!» – «Жаль, надо всех их отравить». В эшелоне ехали высокие чины разных ведомств с семьями из Омска прямо за границу.

По возвращении в Даурию барон назначил меня командиром полка (март месяц), а прежний уехал в Маньчжурию. Военный городок Даурия у самой станции представлял большое количество прекрасных трехэтажных кирпичных казарм, здания офицерских квартир, церковь, конюшни и пр. и пр. Во время Великой войны здесь помещались военнопленные турки, частично остававшиеся еще при мне, и я имел вестовым симпатичного турка, варившего мне кофе. Наша дивизия занимала весь городок, только в артиллерийских мастерских шла интенсивная работа для всей артиллерии. Остальные казармы были заколочены. Четыре казармы на углах были превращены в форты, все окна и двери замурованы, а в верхнем этаже и на крыше установлены пулеметы,