Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков

из них с экипажем из каппелевцев – «Всадник», другой старый атамановский – «Забайкалец», на котором начальниками пулеметного и артиллерийского вагонов были мои друзья по Франции, – немного отлегло. Я послал своего адъютанта передать командиру полка, что в Даурии есть начальник гарнизона – я, назначенный бароном. О приказе атамана барону я, естественно, не имел права никому объявлять. Явился ко мне командир полка и на основании приказа командующего армией предложил мне сдать ему Даурию и войти в подчинение – я отказал, ссылаясь на устные инструкции начальника дивизии.

Начались бесплодные переговоры между нами: он из эшелона, я из своего штаба, предупредив его, что запрещаю выход из эшелонов даже отдельным людям. Из бронепоезда «Забайкалец» пришли мои друзья, предупредившие, что их бронепоезд будет нейтральным, а в случае необходимости станет на мою сторону. Мобилизовав на месте все, что можно, подкрепив форты, я в конном строю и с песнями прошел на виду камцев. Создалось весьма тревожное настроение, и запахло возможностью открытия военных действий. Неожиданно меня – по моей фамилии – вызвали к прямому проводу штаба армии. От командующего армией генерала Лохвицкого ротмистр Жадвойн{43}, офицер штаба (мы хорошо были знакомы во Франции), передал мне приказ сдать Даурию командиру Камского полка, – я отказал, ссылаясь на приказ моего непосредственного начальника, к которому предложил обратиться с данным приказом.

Так продолжалось дня два. Как-то ночью от меня перебежал в эшелон капитан Смирнов, начальник части пулеметной команды, бывшей со мной; я потребовал от камцев выдать мне дезертира, в чем получил отказ. По прямому проводу из штаба армии мне сообщили, что отдан приказ командиру Камского полка взять Даурию огнем, открыв боевые действия в такой-то час, а неофициально просьба генерала Лохвицкого ко мне, как к своему в прошлом офицеру и знакомому по дому во Франции, подчиниться приказу. Зная хорошо барона, я не мог нарушить его приказа, и в особенности исполнить другой приказ, противоречивший данному им. После долгого раздумья я обещал генералу Лохвицкому через двое суток (кажется, так) уйти из Даурии, и чтобы камцы до моего ухода не выходили из вагонов. Мое условие было принято.

За эти дни я беспрерывно посылал донесения барону, которые доставляли верхами буряты, и я ожидал от него распоряжений. Вызвав от нашего коменданта ст. Маньчжурия генерал-майора Казачихина{44} железнодорожные составы, я погрузил свой отряд, забрал обмундирование и обувь из складов, снаряды для пушек, сахар, табак, чай из нашего интендантства, попросил коменданта ст. Маньчжурия о высылке на ст. Мациевская (1-я от китайской границы на русской земле) перевозочных средств, уехал из Даурии и выгрузился на Мациевской. Перед своим отъездом я написал подробный рапорт главнокомандующему, атаману Семенову, и командировал жену одного из офицеров с моим вестовым для вручения пакета лично атаману, что ею и было исполнено.

Первую дневку я сделал в ст. Абагайтуй, где гарнизоном стояла японская рота. Завязав дружбу с японским самураем, я оставил ему на попечение весь свой груз, а сам с отрядом налегке отправился на присоединение к дивизии. На следующей ночевке я получил ответ от барона на мои рапорты: прибыл подполковник Лауренс с одним из личных ординарцев барона, комендантский эскадрон и 2-я батарея. Признаться, душа ушла в пятки… и я приготовился к контратаке. Но вышло все наоборот: Лауренс передал мне благодарность барона (редчайшая штука от него) и сказал, что возглавляет ныне соединенный отряд и что по приказанию барона он будет брать Даурию с боем.

Мы выступили, и, находясь на разъезде, что в 3 верстах от нашего города, был выслан офицерский разъезд осветить обстановку в сторону Читы. Воинские эшелоны и бронепоезда вошли в Даурию, где я увидел генерал-майора Дашкевича-Горбатского{45} и ген. шт. полковника Канабеева{46}. Начальнику разъезда генерал заявил: «Я прибыл сюда по приказанию атамана для ликвидации инцидента. Каппелевцы ушли, а вас прошу войти». Мы прошли церемониалом мимо генерала; по моему настоянию я с полковником Канабеевым осмотрели состояние фортов, а вечером в собрании приветствовали миссию ужином с песнями.

Через несколько дней, по сведениям от бурят, красные партизаны появились недалеко от нас, в силу чего я непрерывно находился на северном форту и выслал усиленные разъезды. Под утро один из разъездов донес мне, что подходит колонна дивизии с самим бароном. Так как вечером, по диспетчеру из Читы, мне дали знать, что атамановский поезд с броневиками идет в Маньчжурию, я приготовил одну сотню в пешем строю, для почетного караула на наш вокзал, к проходу поезда ранним утром. К назначенному времени сотня выстроилась и я с подполковником Лауренсом при подходе поезда стали на правый фланг. Командир сотни подал команду для встречи, и в это время на перроне верхом на Машке (дивная верховая лошадь, светло-серой масти – подарок атамана) появился барон. Отдав приказание убрать бегом сотню и нам самим скрыться, он спрыгнул с лошади, крикнул коменданту станции, чтобы поезд не останавливался, и вскочил в вагон атамана. Через несколько часов атаман возвратился обратно – он отвозил даму сердца, цыганку Машу, и простился с ней окончательно. Выскочивший из поезда барон подошел к Лауренсу и ко мне и, всматриваясь в мои глаза, сказал только: «Спасибо, Шайдицкий!»

В июле японское командование заявило об эвакуации ими Забайкалья в месячный срок. Русское командование учло, что с уходом 5-й японской дивизии нельзя будет удерживать территорию в тех границах, которые существовали при японцах, а посему решило всю армию сосредоточить к востоку от реки Онон, с тем чтобы, базируясь на Маньчжурию, удержать за собой юго-восточную часть Забайкалья, имея сильный арьергард в Чите и вывезя из нее все склады. Барон не пожелал подчиниться этому приказу и объявил об уходе своей дивизии в Монголию с целью объединить и присоединить к себе разрозненные части отрядов атаманов Дутова и Анненкова, генерала Бакича и всевозможных белых партизанских партий. Даурия передавалась в распоряжение армии, и первыми вошли эшелоны Читинского военного училища с вагоном золота. Это золото при оставлении русской территории атаман раздал войсковым частям, сообразуясь со списочным составом каждой части.

Должность начальника укрепленного района я сдал генерал-майору Тирбаху{47} и попросил у барона отпуск на несколько дней в Читу. В это время начались признаки дезертирства из дивизии, идущей куда-то в неизвестность, когда вся армия собирается в кулак и ждет перемирия с большевиками. Исчезло и некоторое количество офицеров, и моя просьба об отпуске была очень рискованной; при малейшем намеке, что я ищу прямого способа оставить дивизию (а не тайком