Ирина Глебова - Хроники семьи Волковых

Второй раз она увидела Сашку уже весной. Шла по улице Сталина мимо «Двадцатого» дома и вдруг увидела его. Совсем близко, впереди себя, да не одного: рядом шла молодая женщина, а он нёс чемодан, очевидно её. Аня растерялась, испугалась: вот он сейчас оглянется, увидит её, подумает, что она следит за ним… Она ускорила шаг, обогнала их, чуть приобернулась:

— Здравствуй, Саша.

И быстро ушла вперёд.

Пришла в ФЗО, забежала в пустой красный уголок и долго плакала. От неожиданности, от пережитого смятения, от нахлынувших воспоминаний. А ещё корила себя за то, что не сделала так, как сделал однажды он сам. Эту историю времён войны Александр как-то рассказал Ане. Был у него однополчанин-офицер, большой гуляка. Один раз Александр увидел того на тёмной улице под ручку с девушкой. А он знал, что у того дома остались жена и трое детей. Вот и подошёл Лунёв к однополчанину, взял его под локоть и сказал: «Что это ты гуляешь с девушками, а дома жена, дети…» Девушка в смущении убежала, однополчанин был взбешён. Но Александр считал, что поступил правильно… И теперь Аня представляла, что могла бы точно так же подойти к нему сзади, взять за руку и сказать: «Что это ты разгуливаешь с девушками, дома жена, дети…» Ему бы это наверняка понравилось, и он бы пошёл с ней. Был же и в их недолгой семейной жизни подобный случай…

Тогда они пошли втроём — Сашка, она и Татьяна, — в кинотеатр. До начала сеанса прогуливались в фойе. Играл оркестр, было много людей. У одной колонны стояла интересная, умело напомаженная и напудренная молодая женщина. Она с эдаким скучающим видом крутила на пальце надетый на колечко ключ. Александр кивнул на неё головой, усмехнулся с видом знатока:

— Это знак того, что она приглашает каждого желающего мужчину к себе.

Аня не поверила. Тогда он сказал:

— Вот я подойду, заговорю, увидишь, как она отреагирует. А захочу — и уйду с ней!

— Ну что ж, иди, иди! — подыграла ему Аня.

И он подошёл к женщине, заговорил. Та сразу заулыбалась, стала очень оживлённо отвечать… В это время прозвенел звонок. Аня и Татьяна подошли, Аня взяла Александра под руку, сказала:

— Ну всё, поговорил, и довольно. Пошли, сеанс начинается.

Александр был страшно доволен и горд. Он с милой улыбкой раскланялся со своей собеседницей:

— Извините, извините, нам пора…

Ведь Александр был убеждённый сторонник того, что за счастье надо бороться, а не уступать без боя, что жена должна отстаивать мужа всеми силами…

Но потом Аня успокоилась, вытерла слёзы и сказала сама себе: всё равно уже ничего не вернуть. Да и хочет ли она возвращать былое? Честно говоря, нет. Просто надо жить дальше…

Жила Аня сначала у Рыльковой, но потом та вышла замуж за баяниста, с которым они вместе работали. Ане стало неудобно стеснять молодожёнов. Она пошла к своему директору, объяснила ситуацию. И тот поселил её там же, где она и работала — в женском общежитии. Устроено оно было так: на каждом из шести этажей — длинный коридор от одного торца до другого. По обе стороны коридора — много небольших комнат на несколько человек, один общий умывальник, туалет, большая общая кухня. Вот здесь и Аня получила место, но не в общем коридоре, а в боковой комнате на лестничной клетке. Здесь располагалась как бы коммунальная квартира всего из двух комнат, с отдельным коридором и кухней только на эти две комнаты. Это считалось элитным жильём. В одной из этих комнат Аня жила ещё с двумя воспитательницами.

Полностью отдавалась работе. Тем более, что и работа была тут же, в этом доме, и ученицы с утра до вечера мелькали перед глазами со своими делами, проблемами. Выпускала стенгазету, организовывала концерты самодеятельности, вела хор и сама в нём пела — голос в наследство от отца достался очень хороший. Ну а в свободное время — книги, любимое занятие.

Но часто, словно без причины, охватывала её глубокая задумчивость, грусть. Тогда не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Она уходила куда-нибудь в пустую комнату, в красный уголок, садилась на подоконник и долго молча сидела — ни на что не обращая внимания, ничего не видя. Словно в сомнамбулическом состоянии. Она и сама не замечала, что то улыбка тенью пробегала по губам, то катились по щекам слёзы, с силой переплетались и разжимались пальцы…

Боже мой, как глупа была она! Как могла сказать беспечно: «Кто первый приедет, за того и выйду замуж». Ведь Вася Кочуков тогда ещё был жив! Василий… Добрый, всё понимающий взгляд, мягкая улыбка… «Как ты хорошо учишь детей», — сказал он ей когда-то. И тут же, как контраст, крик Александра «Ты где была!» на её объяснение: «Я учительница…». Как Вася писал ей из училища: «… понимаю, что тебе скучно. Если с кем-то интересно — встречайся. Но прошу тебя, Анечка, головы не теряй…» Такое доверие может идти только от настоящей любви — теперь Аня это понимала! И тут же вспомнила — они вдвоём с Александром стоят у зеркала, тот приложил кончик ножа к её груди: «Если не сохранила себя — вот так!» Словно бы шутил. Ах, Сашка, Сашка! А ведь во время войны ты был весёлым, добрым, как легко, по-хорошему помог незнакомой старушке — моей маме… Куда всё делось теперь, в мирное время? Нет, ты не жаден, как твоя мать или старшие братья, но думаешь о себе в первую очередь, выгоду ищешь! Обожаешь, когда тобой все восхищаются…

Больно кольнула в сердце мысль: а, может, когда посадил он на поезд мать, именно это было главным для него: смотрите, какой я доброжелательный, компанейский, оборотистый! Красовался перед собой и другими… Ведь не бывает так, чтоб человек резко менялся в разных обстоятельствах. Уже тогда в Лунёве было заложено то, что видит она сейчас. Она уверена, она точно знает: Вася Кочуков не стал бы другим. А ведь они с Александром ровесники, оба фронтовики, офицеры. А такие разные…

Беззвучные рыдания сотрясали Аню. От горького понимания того, как бы она сейчас могла любить Василия, и как это невозвратно, недоступно… Невозвратна её детская любовь к Петру Середе. А ведь она обидела этого тоже очень хорошего парня! Наверняка тогда, когда они случайно встретились в железнодорожном парке, в Бутурлиновке, он почувствовал и её разочарование, и её отчуждённость. Может, даже, и пренебрежение — что от себя-то скрывать. Господи, какая дурочка! Что с того, что парень невысок ростом? Ведь Петру рано пришлось идти работать, после седьмого класса. У старших братьев были уже свои семьи, а ему надо было кормить больную мать и себя. Работал грузчиком, таскал тяжести, вот и не вырос. Но в плечах был широк, силён. А главное — Аня словно вновь видит, — добрый, спокойный взгляд. И горечь в его голосе: «Ты интеллигентка, а я работяга, грузчик…»