На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

противника, сильно мешала стрельбе. Было 5 ч 35 мин пополудни. Броненосец «Бородино», имея за собой остальные броненосцы, а слева крейсера и транспорты, склонялся теперь к NW, подняв сигнал – «Транспортам курс NO 23° (к выходу из Корейского пролива) ход 8 узлов», а в 6 часов, вдоль линии наших судов прошел один из миноносцев, держа сигнал: «Адмирал передает командование адмиралу Небогатову». В это время японские крейсера скрылись за горизонтом, и мы прекратили стрельбу.

Солнце садилось. Наши броненосцы шли на West, когда на «Бородине», все еще шедшем головным, возник в корме пожар, разгоравшийся все больше и больше. Из транспортов, кроме погибшего при спасении «Урала» буксира «Русь», недоставало теперь и мастерской «Камчатка», которую полчаса тому назад видели с двумя громадными пробоинами через оба борта, по всей вероятности от залпа из 12-дюймовой башни35. Миноносец «Буйный», догоняя эскадру, держал сигнал: «Адмирал на миноносце». Японские броненосцы, перегоняя наши, сосредоточили весь свой огонь на «Бородино», с целью преградить нашим кораблям дорогу и в 7 ч 12 мин «Бородино», выстрелив из 12-дюймовой башни, лег на правый борт и, показав на мгновение свою рыжую подводную часть, перевернулся вверх килем и тотчас же затонул.

Я стоял в это время на палубе, в группе офицеров и команды, наблюдавших за боем; случившаяся на наших глазах гибель «Бородина» была так неожиданна, что мы обомлели, и, обнажив головы, пораженные ужасом смотрели на пенящуюся могилу геройского корабля, по которой теперь проходил следовавший ему в кильватер броненосец «Орел»… Солнце село, и в золотых его лучах показались на горизонте от SW через West до Nord, черные точки японских миноносцев, преграждающих нашей эскадре путь на север.

С наступлением темноты наши броненосцы, имея головным «Орел», повернули на S, в сторону крейсеров, которые, вследствие этого, вместе с транспортами, также были принуждены повернуть и пошли на SW. Суда наши шли теперь вне всякого строя, и 3-й броненосный отряд сильно отставал; на «Николае I», флагманском корабле Небогатова, не подымали никаких сигналов, хотя мачты броненосца были целы. В это время, неподвижные до сих пор отряды японских миноносцев зашевелились, и как стаи коршунов, – с трех сторон, бросились на наши подбитые корабли. Заря потухла, и все погрузилось во мрак. Было 7 ч 25 мин вечера.

После поворота эскадры на юг головным оказался «Олег»; за ним, следуя в кильватер, шли «Аврора», «Владимир Мономах» и сильно отставший «Дмитрий Донской». Остальные суда были левее и позади крейсеров. С наступлением темноты исчезла всякая возможность ориентироваться, так как отличительных огней никто не зажигал, делать же опознавательные сигналы было слишком рискованно. Справа кто-то светил прожектором, в тылу продолжали еще грохотать орудия, то слабее, то вдруг с прежней силой и яркие молнии выстрелов освещали там часть горизонта. После 8 часов японцы, обнаружив наши крейсера, начали свои стремительные минные атаки, причем неприятельские миноносцы подходили так близко к нашему борту, что, несмотря на темноту можно было ясно различать их силуэты, вспыхивание огоньков, сухой треск и лязг вылетевшей мины. Наши прожектора были разбиты, да и свет их, также как и стрельба, служа приманкой для неприятеля, могли бы нас только выдать; единственным спасением от мин был большой ход, которым мы теперь шли, да частое перекладывание руля с борта на борт, благодаря которым крейсер, внезапно меняя направление, затруднял прицеливание неприятельским миноносцам.

На судне царила мертвая тишина и непроглядная темень. Я сидел в своем каземате с двумя комендорами и не раз, заметив перед собой подозрительный силуэт, мы бросались к орудию, но с мостика передавали: «Не стрелять», мы отходили и садились снова. В этой странной, жуткой тиши, наступившей после семичасового грома выстрелов, звуков сигналов, проклятий и стонов раненых, воображение живо рисовало пережитые ужасы, – этот неожиданный и незаслуженный финал, длившейся более года трагедии…

Во всем организме чувствовалась теперь страшная усталость и апатия, – за все семь часов ни проблеска успеха, ни одного момента удачи, могущего оказать моральную поддержку! А адмирал? Что с ним стало; почему он передал командование эскадрой, в каком состоянии он на миноносце? Тяжело ранен, может быть, убит? Что ж, это пожалуй для него и лучше, чем с его самолюбием пережить сегодняшний разгром, – новый позор Родины, для блага которой он не жалел себя; мертвые сраму не имут! Зачем я остался жив, к чему тот снаряд пощадил меня, а не уложил здесь, в каземате, рядом с моими комендорами? И у меня явилось страстное желание, чтобы удалась японцам атака, и с тем бы наступил конец всем этим мукам…

Крейсер тем временем делал попытки прорваться на север, оставив к востоку место побоища. Сначала мы легли на NW 30°, но вскоре были атакованы четырьмя неприятельскими миноносцами и по носу открылись слабые огни японского флота. Тогда повернули опять на SSW и, пройдя этим курсом до 9 часов, взяли курс West, а через полчаса – снова Nord. Тут мы опять были атакованы и снова увидели впереди себя огни неприятеля. Легли опять на SW и, повторяя еще несколько раз попытку прорваться на север, оканчивающуюся каждый раз неудачно, вследствие не прекращающихся минных атак, число которых было в общем около 17, в час ночи окончательно направились к выходу из Корейского пролива.

Около 11 часов я вышел из каземата. Над головой горели яркие звезды. От быстрого хода крейсера навстречу зыби и ветру брызги волн хлестали порой на палубу; было холодно, и свежий ветер пронизывал насквозь. Офицеры сидели и грелись на теплом кожухе машинного люка, тихо разговаривая. Пробыв с ними короткое время, я пошел в кают-компанию перевязаться. Здесь, среди тяжелой атмосферы, пропитанной запахом медикаментов и человеческого тела, лежали и сидели раненые; некоторые из них, тяжело дыша, переживали свои последние минуты. Перевязавшись и чувствуя теперь страшную головную боль, я спустился в каюту, но не успел сделать и шага к своей койке, как упал в обморок. В 3 ч ночи я очнулся; в палубе стояла тишина, за бортом мерно работал винт. Раздевшись и кое-как отмыв с лица кровь, я лег и тотчас же заснул.

XII

На другое утро выяснились число и характер повреждений «Олега», о которых, во время боя, я слышал лишь мельком. С правого борта: 1) Снарядом большого калибра, в кормовой части крейсера, сделана пробоина у ватерлинии с дальнейшими разрушениями в корпусе; в пробоину попадала забортная вода. 2) 6” снарядом разрушена кормовая сигнальная рубка, испорчены вентиляторы, перебита грот-мачта, много мелких повреждений. 3) 6” снарядом сделана пробоина около 6 кв. ф. в том месте, где помещалась судовая баня,