На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

исходе, а западня вот-вот захлопнется… Однако смириться с этой мыслью Якимов не мог и уж совсем не принимал в расчет вероятность плена. Он даже не считал нужным прятать партбилет, который лежал у него вместе с другими документами и фотографиями семьи в кармане гимнастерки.

Якимов старательно гнал от себя сон, но время от времени природа все же брала верх, сознание его мутилось, и Якимов впадал в короткое, глубокое забытье.

Однажды лейтенант очнулся от ударов сапога в бок. Над ним стояли два гитлеровских солдата. Третий, ухмыляющийся, уже среза́л полевую сумку и револьвер Якимова. В первые мгновения он плохо соображал, что с ним происходит, куда его ведут. Сил идти самостоятельно не хватало, и немцы, чертыхаясь, потащили его к располагавшемуся неподалеку блиндажу.

По какой-то случайности, а может, в спешке фашисты не изъяли из кармана документов, но лейтенант понимал, что это случится в самое ближайшее время и тогда плен обернется смертью — коммунистов фашисты расстреливали на месте. К счастью, слабость не отняла жажды жить, и Якимов мучительно пытался отыскать выход из создавшегося положения.

В блиндаже конвоиры загнали Якимова на холодную, давно нетопленную печь. Двое остались сторожить лейтенанта, а один отправился за командиром.

Якимов осторожно расшатал в кладе кирпич и положил в этот тайник свой партбилет.

Начался его многомесячный путь скитаний по гитлеровским лагерям. Плен — это политическая смерть, это все возможные на земле муки. Но есть муки смирившегося раба, а есть муки борца. И здесь — даже если не говорить о таких святых понятиях, как высота духа, чувство долга, как верность своим идеалам, — все равно испытания, выпавшие на долю борца, предпочтительнее. И конечно, тяготы плена переносят значительно легче те, кто ставит перед собой конечной целью освобождение, у кого есть верные, надежные друзья.

Таким другом в лагере неподалеку от Полоцка стал для Якимова Трофим Михайлович Шинкарев. Им не раз доводилось спасать друг другу жизнь, но главное, друзей объединило общее желание поскорее вырваться из гитлеровских застенков и продолжить борьбу.

В самом полоцком лагере сделать это было невозможно: два ряда колючей проволоки, по которой пропускался электрический ток, пулеметные вышки через каждые сто метров и наружное патрулирование мгновенно пресекли бы любую попытку побега. Однако подготовку к нему Якимов и Шинкарев начали давно, чтобы в нужный момент не упустить никакую, пусть самую малую возможность.

Вскоре к ним примкнул майор Борзых, и друзья по несчастью совместно решили, что побег надо планировать на первый же переезд из лагеря на новое место. План заключался в том, что каждый должен был подобрать наиболее надежных людей, а те, в свою очередь, обзавестись соратниками, и при всяком построении новый товарищ должен был стать рядом с тем, кому он доверился. Таким образом, фактически не зная друг друга, в колонне подбирались единомышленники, а это уже была не разрозненная толпа, не единицы, а сила, коллективный разум и воля.

Когда в лагере стало определенно известно об отправке пленных в другой район, договорились, что постараются попасть в один вагон.

Чудом удалось выменять завалящий садовый нож у полицая. В обмен пошли брюки Шинкарева, поскольку они выглядели лучше якимовских или майора Борзых и имели вполне «товарный» вид. Не ахти каким приобретением оказался этот кусок непрочной стали, и все-таки это было оружие. Стеречь его поручили Якимову…

И вот наступил день отправки. При обыске Якимов широко распахнул шинель, крепко сжав обеими руками лацканы, в одном из которых хранился нож. Все обошлось благополучно.

Пленных грузили в вагоны так, что можно было только стоять, тесно прижавшись друг к другу. Потом двери задвинулись, заскрежетала проволока, которой закручивали щеколду.

Еще до посадки в вагон лейтенант на глазок определил доску, которую можно резать, чтобы точно попасть на щеколду, и едва состав тронулся, Якимов принялся за работу. Ее время от времени прерывали частые остановки медленно ползущего состава и патрульные проверки, во время которых лейтенант тщательно маскировал следы своей работы, благо время было ночное.

Наконец, щель получилась достаточной для того, чтобы просунуть руку и размотать проволоку на засове. Вдвоем с Шинкаревым им удалось открыть ее. Пахнуло холодом, мрак расстилался перед глазами. Но раздумывать было некогда, и лейтенант Якимов на полном ходу прыгнул в ночь, сразу после приземления потеряв сознание.

Уже потом им стало известно, что следующий прыжок — майора Борзых — оказался роковым. Он выскочил из вагона прямо перед мостом через реку Дрисса, абсолютно невидимым в ночи, и сразу стал мишенью для охраны моста. Остальные прыгали уже за Дриссой и, к счастью, удачно.

Лишь на рассвете Якимов пришел в себя. Всего в двухстах метрах от него ясно вырисовывались фермы моста и часовые на нем. Под высокой насыпью, с которой лейтенант скатился ночью, метров на тридцать тянулось болото, которое отделяло его от леса. Разламывалась голова, но сквозь боль и ломоту пробивалось радостное сознание свободы. Теперь главным было уйти через болото и лес и там попытаться отыскать партизан… Так мы узнали о появлении в районе бежавшего из плена советского офицера, который назвался Якимовым. Разумеется, в целях профилактики, сохранения подполья и он не избежал пристрастного расследования, прошел, как и остальные члены бригады, первую проверку.

Вторую проверку вновь поступившие обычно проходили в бою. После нескольких операций, в которых участвовал Иван Васильевич Якимов, и я, и мои помощники пришли к выводу, что ему можно доверить руководство партизанским отрядом, и 4 августа 1942 года моим приказом по бригаде он был объявлен командиром отряда. Политическое же руководство в нем осуществлял Василий Демидович Клементенко.

2. ГРУППА ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ

К месту расположения отряда Якимова мы с начальником разведки бригады Корабельниковым верхом на лошадях подъехали в сумерках летнего дня. Нас сопровождали четверо бойцов, тоже в седлах. Тишину теплого вечера нарушали только соловьи, пробовавшие голоса далеко в лощине. Природа в эти минуты была столь мирной, успокоенной, что партизанские автоматы казались неуместными среди этих спокойных, величавых деревьев и мягкого мха, пружинящего под копытами лошадей.

На этот раз вместо обычного порядка разработки планов задания, при котором командир, комиссар и начальник разведки отряда вызывались в штаб бригады, мы отправились в отряд сами. Хотелось посмотреть на отобранных бойцов на месте, побеседовать с ними, выслушать их предложения, нередко оказывавшиеся дельными.

Уже в темноте, назвав пароль, мы миновали часовых отряда и вскоре подъехали к командирской землянке. Каким-то образом часовые ухитрились предупредить Якимова, и он встретил нас на пороге, выбритый,