Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

пресечь роялистский мятеж в зародыше не удалась: начальник парижского гарнизона генерал Ж.Ф. Мену вступил в переговоры с мятежниками и вернул своих солдат в казармы, фактически оставив город в руках заполнивших улицы вооружённых роялистов[338].

Перед Конвентом со всей устрашающей очевидностью встал вопрос: быть или не быть? Требовались крайние и притом экстренные меры. Термидорианские вожаки изыскали их. В ночь с 12 на 13 вандемьера (на 5 октября) генерал Мену был снят с должности и арестован за бездействие. На кого из генералов Конвент мог тогда положиться? Лучшие из них (и не запятнанные «робеспьеризмом») были задействованы на фронтах. Не вдаваясь в панику, Конвент, заседавший в те дни непрерывно и круглосуточно, к 4 часам утра 13 вандемьера назначил главнокомандующим войсками парижского гарнизона и всей внутренней армией Барраса.

Именно в тот предрассветный час отпрыск старорежимного дворянства, уже громко заявивший о себе 9 термидора, виконт Поль-Франсуа-Жан-Николя Баррас выдвинулся на первый план и этим вошёл в историю первой Французской республики. Е.В. Тарле верно подметил, что современники считали его «как бы коллекцией самых низменных страстей и разнообразнейших пороков. Он был и сибарит, и казнокрад, и распутнейший искатель приключений, и коварный, беспринципный карьерист и всех прочих термидорианцев превосходил своей продажностью (а в этой группе занять в данном отношении первое место было не так-то легко) <…>. Но Баррас не был военным»[339].

Здесь у Евгения Викторовича — маленькая неточность. Баррас в прошлом был боевым офицером, имел чин поручика, служил в Вест-Индии и участвовал в войне северо-американских колоний Англии за независимость, но ещё до революции оставил армию и в принципе не считал себя военным человеком. Поэтому первым делом он стал искать себе «саблю», т.е. военачальника, равно способного и надёжного как в военном, так и и политическом смысле. Тем же утром Баррас в разговоре с Ж.Л. Тальеном вспомнил их недавнего протеже — героя Тулона, ныне полуопального генерала Буонапарте — и радостно воскликнул: «Он кого угодно уймёт!»[340]

Собственно, Баррас в течение последних двух месяцев перед 5 вандемьера не единожды встречался с Наполеоном, но тогда не рассчитывал на него, как на свою «саблю». Дело в том, что летом 1795 г. именно он ввёл Наполеона в салон Терезии Тальен, чтобы «разнообразить» её светское окружение.

Жанна-Мария-Игнация-Терезия (таково было её полное имя), урождённая Кабаррюс, разведённая маркиза де Фонтене, супруга термидорианца Ж.Л. Тальена и возлюбленная П.Ф. Барраса, финансиста Г.Ж. Уврара и ещё целого ряда точно не установленных лиц, от которых она родила семерых внебрачных детей, — эта женщина считалась тогда самой экстравагантной, сладострастной и влиятельной женщиной Парижа. Все знали, что она вдохновила Барраса и Тальена на государственный переворот 9 термидора, благодаря которому, кстати, сама Терезия, а также её близкая подруга Жозефина де Богарне, вышли на свободу из камеры смертниц, где их тогда со дня на день ждала гильотина как бывших аристократок. Не зря народ прозвал её с почтительной иронией «Божьей матерью Термидора» («Notre Dame de Thermidor»)[341].

В 1795 г. Терезия Тальен была 22-летней женщиной редкой красоты («Венера Капитолийская, но более Фидиевой прелестная»[342]) и столь же редкостно свободного, даже для того времени, нрава, «авантюрьеркой» и куртизанкой. В своём богатом доме, который она кокетливо называла «хижиной», Терезия держала салон, где собирались самые красивые женщины и самые влиятельные мужчины Франции. Все они (особенно, женщины) щеголяли вызывающе роскошными туалетами, упивались гульбищами и выставляли напоказ свои любовные страсти. Наполеон при первом появлении в «хижине» шокировал её завсегдатаев жёсткостью манер и неприглядной поношенностью одежды, хотя и блеснул интеллектом. Когда он в тот вечер откланялся Терезии, Жозефина Богарне осведомилась у подруги, кто был этот «невзглядный офицеришко». «Генерал Буонапарте!» — ответила Терезия.

У Наполеона первое впечатление от встречи с мадам Тальен было очень ярким и запомнилось ему на всю жизнь. Он вспоминал о ней и на острове Святой Елены: «Госпожа Тальен в то время была поразительно красива. Все охотно целовали ей руки и всё, что было можно»[343]. Оказавшись в то время не у дел, генерал Буонапарте зачастил в салон Терезии, возможно, с надеждой завязать выгодные и влиятельные знакомства. Но влекло его туда и «необычное для него очарование всех этих женщин, которые, как музы, окружали свою богиню и волновали неведомыми чувствами его корсиканское сердце»[344]. «Женщины здесь повсюду — в театрах, на гуляньях, в библиотеках, — писал он в сентябре 1795 г. брату Жозефу. — В кабинете учёного можно встретить очаровательные существа. Здесь, только здесь они заслуживают того, чтобы встать у кормила власти. И поэтому мужчины до глупости влюблены в них. Они думают только о женщинах, живут только ими и ради них»[345].

В те недели Наполеон ещё верен своей Дезире и часто пишет ей. Когда, прочитав в одном из его писем, что рядом с ним в салоне мадам Тальен «за столом сидели не менее двадцати дам — целая женская компания!», Дезире заподозрила неладное, он её успокаивал по-прежнему любовно: «Вдали от моей нежной Евгении для меня, может, и существуют удовольствия, какие-то развлечения, но счастья нет и не будет. Так будем же наслаждаться жизнью вместе, моя милая подружка, нужно торопиться успеть быть счастливыми, ведь время летит, годы проходят, и наступает в конце концов старость. Твой дорогой друг на всю жизнь»[346].

Наполеон действительно не шёл в отношениях с Терезией Тальен дальше «каких-то развлечений». Сердце его перед ней не открылось. Напротив, сладострастная экстравагантность «Божьей матери Термидора» вызывала у него отторжение. Не зря, став мужем Жозефины Богарне, он запретил жене какое бы то ни было общение с прежней её подругой и со всеми её «музами», а ещё позднее, в 1806 г., будучи уже императором и узнав, что Жозефина приняла Терезию у себя, написал ей из Берлина в страшном гневе: «Я запрещаю тебе всяческие отношения с мадам Тальен и не допускаю их ни под каким предлогом. Я не желаю и не принимаю никаких извинений. Если тебе не безразлично моё уважение и ты не желаешь быть мне неприятной, то никогда не преступай этого приказа. Она даже ночью является в твои покои! Запрети твоему привратнику впускать её. Презренный человек[347] женился на ней с её восемью незаконными детьми (здесь Наполеон приписал Терезии лишнего ребёнка. — Н.Т.). Я презираю её теперь ещё больше, чем прежде. Раньше она была славной девкой, теперь стала отвратительно пошлой женщиной»[348].

Именно под впечатлением