В поисках Набокова - Зинаида Алексеевна Шаховская

перед глазами смертника, уже примирившегося с неизбежным, все жизненные удовольствия — самые низменные — этот чудесный мир нам придется покинуть «и все, что в нем находится: праздничную музыку, дружеские предметы, как фотографический аппарат или трубки или дружеские разговоры». Но кто же Смертник? Может быть «гражданин столетия грядущего, поторопившийся гость... Ярмарочный монстр в глазеющем, безнадежно-праздном мире, я прожил мучительную жизнь и это мучение хочу изложить».

И дальше Цинцинат утверждает, что он знает, предчувствует какую-то тайну. «Я кое-что знаю. Я кое-что знаю. Но оно так трудно выразимо... но меня у меня никто не отнимет»...

В детстве снился Цинцинату одухотворенный и благородный мир... А теперь, теперь «беда, ужас, безумие». Во всем мире больше нет ни одного человека, говорящего на языке Цинцината, да и вообще в мире нет человека... После обманутой надежды на освобождение, после того как были исполнены гротескные обычаи страны, как визиты, которые смертник и палач делают отцам города или торжественный банкет, на котором оба они присутствуют как почетные гости, приходит час казни.

«Я еще ничего не делаю» произнес Мосье Пьер... и уже пробежала тень по доскам, когда громко и твердо Цинцинат стал считать: один Цинцинат считал, другой Цинцинат уже перестал слушать»...

«Зачем я тут? отчего так лежу? Цинцинат привстал и осмотрелся», всюду было смятение, присутствующие при казни стали «совсем прозрачны», разрушилась и площадь, все декорации жизни и Цинцинат пошел среди развалин и урагана «туда», где судя по голосам, стояли существа подобные ему».

На минуту сардоническая улыбка стирается и дает место человеческому страданию — если не состраданию.

Я не думаю, что «Приглашение на Казнь» такое же морально возвышенное произведение как «Мертвые Души». Для Гоголя за уродливыми масками зла и пороков стоит имманентность Добра. Если бы Бог не находился в зрительном поле Гоголя, он не захотел бы высмеять грех. Набоков иллюстрирует с брио виртуоза мир отчаяния Кафки и украшает небытие цветистыми гирляндами своих литературных поисков.

«Приглашение на Казнь» легко поддается самым разным толкованиям, может быть распластано на разные слои. Это аллегория, сатира, противопоставляющая воображаемое и реальность, но она не переходит определенную границу. И это, в своем жанре, произведенье, явно заслуживающее вхождения в мировую литературу.

Американское творчество Набокова во всем похоже на его русское. Они близнецы. Это двуглавая птица в разных криках выражающая одно и то же. И фон и форма подобны и в «Подлинной жизни Себастьяна Найта» мы найдем мотивы «Отчаяния».

Не забудем, что «Лолита» — острая сатира американского быта и странно, что в США никто этого не заметил. Набоков с наслаждением описывает пошлость выражений и пошлость человеческих типов, как будто ведь континент, который Гумберт и его пленница-тюремщик пересекают в своем безнадежном путешествии, не что иное, как громадная часть ничему не служащего бесполезного механизма. Заметим еще, что как в «Зази в Метро» Куено, где только один иностранец правильно говорит по-французски, так и в «Лолите» иностранец Гумберт единственный, говорящий на «королевском» английском языке, на котором туземцы не выражаются.

Наконец, в иллюзионисте Набокове постараемся найти скрытый под аллегорией смысл. Может быть Гумберт художник, старающийся схватить, присвоить — хорошее старинное слово — примыслить — какую-то тайну, таящуюся в нем самом и которую он сам скорее угадывает чем знает. Выраженная, загрязненная словами, ими преданная тайна уже сама на себя не походит. Тут напрашивается сравнение с романом «Старик и Море» Хемингуэя. Лолита, как Цинцинат, — не персонажи из тела и крови. Не представляет ли она собой произведение искусства, которое его создатель, изнемогая от усилий, силится привести на сушу, таща его за своей лодкой? На берегу морское чудовище всего-навсего бесформенная масса, изуродованная укусами других рыб — читателей и критиков — изъеденная морской солью, жалкий, отвратительный трофей!

На рекламной обложке «Лолиты» автор мог бы написать «не обманитесь» или «не попадитесь на крючок».

Не удивительно ли, что два русских писателя, Пастернак и Набоков, и по способу выражения и по своей устремленности во всем остро-противоположные, стали в один и тот же год бестселлерами в Соединенных Штатах.

Первый выражает на нарочито простом языке то, что в русском народе есть вечного, второй с западной утончонностью — кошмар человечества без руля и без ветрил...

Жак Круазе

(Зинаида Шаховская)

После этой статьи Набоков меня «не узнал» при нашей встрече в Издательстве Галлимар.

Иллюстрации 

«Посылаю Вам лучшую из моих морд»... 1937 г.

Архив 3. Ш.

На тенисе, Берлин 1922 г. Слева направо : Татьяна Зиверт, Калашников, Светлана Зиверт, Вл. Набоков.

Архив 3. Ш.

«Вышел я так сказать неважно»...

На Парижской Ярмарке 1932 г. Слева направо: Саба К., Николай Набоков, Ирина К., Владимир Набоков, Н. А. Набокова, Шаховская.

Архив 3. Ш.

У В. Е. Кокошкиной, Париж 1937 г. Слева направо : Ирина Гуаданини, В. Е. Кокошкина, М. Н. Верещагина, Вл. Набоков, А. Д. Расторгуев, проф. Михайлов.

Архив 3. Ш.

Ментона, Франция 1938 г. Слева направо :

3. Малевская-Малевич (Шаховская), Вл. Набоков, Митя Набоков, В. Е. Набокова.

Архив 3. Ш.

«Правда и Правдоподобие» Пушкинский доклад В. Набокова, Брюссель 1937

Зинаида Шаховская

 Zinaida SCHAKOVSKOY

До войны Зинаида Шаховская сотрудничала в эмигрантских журналах и западной прессе. С 1949 г. до 1968 г. она писала исключительно по-французски. За этот период в Париже вышли 16 ее книг: романы, исторические работы и четыре тома воспоминаний (за 1910-1950 годы). Многие из этих книг были переведены на другие языки. Член Союза французских писателей, Пен-Клуба и Международной Ассоциации литературных критиков. Она лауреат Премии Парижа за 1949 г. и дважды лауреат Французской Академии.

Книги изданные на русском языке

«Уход». Стихи, 1934 г.

«Дорога». Стихи, 193 5 г.

«Перед Сном». Стихи, 1970 г.

«Отраженья». Литературные мемуары о русских зарубежных писателях 20-30-х годов. Имка-Пресс, 1978 г.

«Рассказы, статьи, стихи». Имка-Пресс, 1978 г.

Photo J. Nussberg et Р. Bourdioukov

Примечания

1

Утешаюсь шутливым замечанием одного американского писателя: «Методология — последнее прибежище непродуктивного ума».

2

В 1936 г. Элленс переписывался с Михаилом