Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

Даже по прошествии всех этих лет ей неловко было говорить «наши подданные», особенно в компании старых друзей, она даже обнаружила, что вообще избегает этого словосочетания. Проснувшись утром с подушкой под головой и пальцами в складках мягкой хлопчатобумажной ночной рубашки, она чувствовала себя просто Грейс Келли из Филадельфии. Сама мысль о каких-то «подданных» была абсурдной.

Но вот они здесь, согреваемые мягким июньским солнцем. Грейс поймала взгляд Ренье — тот был внизу, помогал какому-то мальчугану целиться из игрушечного ружья в жестяного быка. Он подмигнул жене, и на миг ей снова стало двадцать шесть, как в тот день, когда она увидела своего князя, а он увидел ее. Темноволосый красавец, самый светский из всех мужчин, что встречались ей в жизни. Она никогда не слышала таких приятных комплиментов.

«По каждому из ваших фильмов чувствуется, как вы умны. Именно это делает вас особенно прекрасной… Из всех женщин, что я знаю, у вас самый острый глаз, вы лучше всех отличаете то, что по-настоящему модно, от побочных тенденций… Не могу даже вообразить, что вы во мне нашли…»

В конце пятьдесят пятого года они активно переписывались, и в письмах Ренье было так много куртуазной лести! Интересно, подумалось ей, где они теперь, эти письма. Во время нескольких волн дворцовых реконструкций и реставраций очень многое было куда-то переложено и утрачено. А комплименты, похоже, пропали вместе с письмами. Грейс понимала, что подмигивания вроде недавнего были просто спектаклем, игрой на публику, имитацией любви для сторонних наблюдателей. Эти мимолетные мгновения никак не связывали их друг с другом.

Грейс снова переключила внимание на дворец, который привыкла считать собственной версией театра «Глобус». Открытый всем ветрам, довольно компактный. «Каким маленьким, — подумала она, — он показался, когда я увидела его в первый раз!» Каждая из его частей была признана помочь членам семьи Гримальди играть свои роли.

С галереи Геркулеса их светлости могли смотреть вниз на своих подданных, благосклонно махать им, представлять новых наследников или руководить страной в годину испытаний и лишений. Они были не настолько далеки от своего народа, как короли и королевы Англии в Букингемском дворце. Грейс устраивала такая небольшая дистанция между ними и людьми, которые, оставив все дела, приходили отдать дань уважения своим правителям. Пусть медленно, но она все же осознала, что ее роль — смягчать эффект средневековых бастионов и вздымающихся вверх от скалы стен древней крепости. Грейс находила иронию в том, что ее манеру держаться прежде считали ледяной и неприступной, а теперь ценили за понятность народу и искренность.

А еще дворец, как и театр, был очень многогранен. С тех пор как она тут поселилась, этот двор преображался множество раз. И пусть в его основании всегда будет лежать европейский замок, построенный завоевателями и князьями, сегодня тут было техасское ранчо, ужасно похожее на настоящее, с деревянными изгородями, тюками сена и даже маленьким коричневым амбаром, где могли поиграть дети. Каждый мужчина Монако сменил берет на ковбойскую шляпу, каждая женщина повязала вместо шелкового шарфика красную бандану. Сегодня все кого-то изображали, забыв на время о своих реальных личностях и реальных проблемах, сбежав в фантазиях в иные страны к иным людям, и Грейс всем своим существом ощущала, что этот побег оказался для них таким же чудом, каким неизменно бывал для нее.

Извинившись перед Ритой и Фрэнком, Грейс воссоединилась с мужем. Она передавала подносы с арбузами и помогала Альберу, пока тот давал уроки кадрили. Даже Каролина веселилась с друзьями, она улыбалась, болтала и ела. Оживленная Стефи бросалась от одного развлечения к другому с яркой вертушкой, крепко зажатой в кулачке, пробуя все подряд и беспрерывно жуя кукурузу, а дочурка Кэри Гранта, Дженнифер, с упоением бегала за ней. Грейс улыбнулась. Кэри много лет работал с психоаналитиком, но, похоже, его спасительницей стала маленькая Дженнифер. Его любовь к дочери казалась почти осязаемой.

Она надеялась, что Кэри с семьей, как и Жозефина Бейкер с детьми, а также множество других ее друзей наслаждаются праздником. У нее едва хватило времени поздороваться с ними. Что ж, она утешалась тем, что завтра у них будет поздний ужин в более приватной обстановке в Рок-Ажель, благословенном убежище, которое находится всего в получасе езды по дороге к городку Ла-Тюрби.

В какой-то миг показалось, что добрая половина гостей собрались на сцене в дальнем конце двора. Стоя плечом к плечу, десятки бронзовых от загара монегасков учились танцевать тустеп. Ренье нашел потную смеющуюся Грейс в компании немолодых женщин, взял ее за руки под улюлюканье и крики окружающих, а потом удивил всех, умело проплясав с нею вокруг сцены. Они неделями разучивали этот танец именно для такого случая и, несколько раз чуть не сломав пальцы — и у него, и у нее на ногах, — наконец вполне его освоили.

Пока все аплодировали, Ренье чмокнул Грейс в щеку, а она прикрыла глаза. Всего лишь на краткий миг. Но время словно растянулось, позволив ей напитаться теплом и радостью этого мига. Ей ужасно хотелось, чтобы этого было достаточно.

— Это триумф, милая! — провозгласила мать, когда они обе вытянули уставшие ноги на оттоманках в уютной гостиной семейного крыла дворца.

Поднос с чайником травяного чая стоял между ними на стеклянном столике, и пар поднимался от него в вечерний воздух, становящийся прохладным. Через несколько часов им предстояло переодеться и вновь появиться на публике во время фейерверка, а сейчас они наслаждались долгожданной и столь необходимой передышкой.

— Хотя должна признать, — продолжала Маргарет, — что у меня были сомнения. Барбекю? Но вышло изумительно, просто изумительно! Я слышала, как люди тут и там хвалили еду, развлечения, все на свете! Славно вышло, Грейс.

— Спасибо, мама.

Грейс упивалась похвалами матери. Хотя их отношения едва ли можно было назвать идеальными, в последние годы что-то изменилось к лучшему. Мать стала с ней мягче. Грейс внезапно превратилась в самого благополучного из детей Келли, всяко благополучнее Пегги, которая слишком много пила, хоть и постоянно клялась завязать, и Келла, чьи хождения налево практически положили конец его браку. И Маргарет обнаружила, что ей, вне всякого сомнения, приятнее всего проводить время в обществе своей второй дочери.

Грейс же, со своей стороны, стала больше понимать и ценить мать, изведав трудности воспитания бунтарки Каролины и волевой Стефании под голодным недремлющим оком папарацци.

Несколько минут мать с дочерью удовлетворенно молчали, попивая чай. Грейс знала, что Каролина и Альбер прилегли подремать перед тем, как появиться