Перечитывая молчание. Из дневников этих лет - Евсей Львович Цейтлин

психотерапия? В пору глухой тоски я перечитываю самые безотрадные рассказы Варлама Шаламова.

*

Эмиграция – сон? Откроешь глаза и – ничего уже нет. Как, в сущности, мало осталось от русской литературной эмиграции 20–30 годов прошлого века. До нас дошли самые яркие имена, многие из которых были известны еще в дореволюционной России. А сколько молодых талантливых голосов мы так и не расслышали. Их творчество осталось горьким упоминанием – в чужих письмах и дневниках. Говорю об этом с литературоведом Олегом Коростелевым. Он сотворил чудо: реконструируя жизнь литературной эмиграции 20–30‐годов, сделал не меньше, чем целый научный институт. И все‐таки провалы литературной памяти огромны. Часто – необратимы. Один из наивных вопросов, который задаю Коростелеву: как сделать, чтобы подобное не повторилось? (См. нашу беседу: журнал «Чайка», 2016, 10 июня)

*

За пятнадцать минут до закрытия русского книжного магазина на пороге появляется старуха. На голове у нее – белая панама (привет из далекого пионерского детства). В руке – большая соломенная кошелка: с такой моя бабушка отправлялась на рынок. Старуха, видно, здесь не впервые: сразу проходит к полке, где стоят книги по эзотерике. Что‐то напряженно ищет, торопливо проглядывая оглавления книг.

– Могу ли я вам помочь? – обращается к ней продавщица.

– Нет, я сама, – решительно выговаривает старуха. Однако смотрит на часы и, поняв, что приехала слишком поздно, вынуждена и впрямь обратиться за помощью: «Мне нужна книга о том, как изменить судьбу».

Смешно? Вряд ли. Опять та же, характерная для эмиграции тема – перемена судьбы. (2008, апр.)

*

Отвечая на вопросы издающегося в Германии журнала «Крещатик. Перекресток», который в 2017‐м отмечал юбилей, вспоминаю вдруг о том, как после переезда в Чикаго с удивлением и радостью насчитал в городе 21 магазин русской книги. Пять из них располагались совсем близко от моего дома. Как ни странно, у каждого магазина было свое лицо. В одном продавались последние новинки, доставленные из Москвы самолетом. Хозяйка другого, выпускница Литинститута, не думая о прибыли, заказывала российские и переводные издания, пронизанные духом эксперимента. В третий меня притягивали монографии по искусству, альбомы репродукций художников. Однако уверен: самым удивительным был Дом русской книги. Здесь среди картин и гравюр, собраний сочинений, множества редких изданий меня всегда ждали неожиданные находки. И почти о каждой книге вдохновенно, словно читая стихи, рассказывал, если у вас было настроение спросить, гостеприимный владелец этого праздничного царства, писатель и режиссер из Одессы Илья Рудяк. Я часто приходил «на огонек» Ильи Эзравича: поговорить, подышать особым воздухом – нет, не книжной пыли, воздухом русской культуры. Кстати, сюда так любил приезжать великий книголюб Евгений Евтушенко.

…Все эти магазины давно вышли из бизнеса. Их хозяева, в основном наивные идеалисты, разорились. Сейчас книги на русском продаются в Чикаго в трех киосках: один примостился в «русском гастрономе», два – в «русских аптеках».

Конечно, постоянно закрываются и американские книжные магазины. Дворцы в несколько этажей, куда человек нередко приходит на целый день. Книги и журналы здесь можно не только смотреть, но и читать. Здесь можно выпить с друзьями кофе, даже перекусить. И снова отважно путешествовать по книжному морю. Только вот путешественников – все меньше.

Уезжая в Америку, я с болью прощался со своей библиотекой, которую с не понятной мне самому страстью собирал с двенадцати лет. Разумеется, эти чувства испытали многие. А сейчас мы прощаемся с Читателем книги. Он уходит с пугающей быстротой. Мне все чаще кажется: эмигрантские издания читают только их авторы. (2017, дек.)

*

Нашествие гадалок, ясновидящих, потомственных колдунов. Сибирский шаман Аюн‐батыр излечивает от бесплодия во время индивидуальных сеансов. Контактер с космосом Бонифатий меняет вашу судьбу… Моя приятельница М.К. была у контактера на приеме. «Он вам помог?» – «Очень! И мне повезло: я купила право обращаться к Бонифатию в любое время, без очереди. Могу звонить ему, получать его советы в любой трудной для себя ситуации».

«Сколько это стоило вам?» М.К. мнется, не очень‐то хочет говорить, да и не принято это на Западе. Но она вспоминает о нашей дружбе. Потому все же роняет: «Пять тысяч».

Деньги достались М.К. не по наследству. Моя искренняя симпатия к этой грузной, уже состарившейся, все еще красивой женщине связана с ее мужественным сопротивлением эмиграции. Приехала в Америку в пятьдесят. Без английского. С тяжело больным мужем и двумя девочками-подростками. Объясняла мне когда‐то: «Одна – дочь мужа от первого брака, вторая – общая; муж через год умер, надо было быстро решаться на что‐то…» Решилась, как многие – убирать чужие квартиры. Одновременно учила английский, стала водить машину, сдала экзамен, подтверждающий ее квалификацию химика‐лаборанта (правда, в прошлой жизни она была химиком‐исследователем, заведующей большой лабораторией), считала каждый доллар, выучила дочек, купила хорошую квартиру.

М.К. не идиотка. Но она одинока: у дочек – своя жизнь. А у нее обнаружили рак. И она перед выбором: делать операцию или пока подождать. Контактер – сладкий молодой мужчина с решительным взглядом – советует то, что М.К. хочет услышать: ждать. После консилиума врачей операцию М.К. все‐таки делает. «Общаетесь ли вы с Бонифатием?» – спрашиваю несколько месяцев спустя. «С ним стало трудно связываться», – говорит М.К. без осуждения. Может быть, думая при этом о высших силах, которые еще вмешаются в ее жизнь.

*

На обложке русскоязычного чикагского еженедельника – портрет священника в церковном облачении. А в кавычках бьются его слова: «Прошу прощенья у всех!» Михаил Ц., священник Апостольской православной церкви, дает интервью журналисту. И горячо кается в грехах. В 1978‐м, в Киеве, он только мечтал стать священником, но зато стал агентом КГБ. М.Ц. сам предложил свой псевдоним – Атос. (Псевдоним не случаен: будущий батюшка был фехтовальщиком, мастером спорта). Расставшись с КГБ и попав в США, М.Ц. ощутил в себе другое призвание. Он начал изготовлять международные водительские права для нелегалов‐мексиканцев. Но однажды «нагрянул спецназ и меня объявили чуть ли не крестным отцом русской мафии в Чикаго… Вышел из тюрьмы под залог, а затем был условный срок». Все это – уже давно, двадцать лет назад. Теперь его голос дрожит: «…я хотел бы сегодня попросить прощения у всех за свои грехи и ошибки». Но нет, это еще не все. М.Ц. напоследок сделает подарок читателям: «В Чикаго я единственный священник, который, учитывая наши “военно‐полевые условия”, может принять исповедь по телефону… конечно же, совершенно бесплатно». (Апр., 2018)

*

Предчувствует ли человек свою смерть? Ответ очевиден. Сразу вспоминаю множество историй. Но расскажу только одну, собственную.

Как и все, не раз слышу о нападениях грабителей в