Ё-моё! - Гарри Яковлевич Бардин

— Как вам не стыдно?!

— В каком смысле?

— Да мы с Майечкой вас обожаем.

Я смутился, но разговор продолжил.

— Я решил снять мультфильм на вашу «Кармен-сюиту».

— Но это не ко мне. Права куплены немцем из «Дойче Граммофон».

— Я знаю. Права я уже оплатил.

— Тогда зачем вы мне звоните?

— Из этических соображений.

И тут мне показалось, что связь прервалась.

— Алло! Алло! — воскликнул я.

После паузы возник голос Щедрина:

— Повторите, что вы сказали.

— Из этических соображений.

— Боже! Какое забытое слово! Да делайте с моей музыкой что хотите! Только, когда снимете, то уж, пожалуйста, покажите.

На том и расстались.

Родион Константинович позвонил месяца через два с вопросом:

— Ну что, сняли?

— Родион Константинович! У нас покадровая съемка. Позвоните через год.

Через год звонит Щедрин:

— Ну что, сняли?

— Сняли. Как раз сегодня отпечатали первую копию.

— Можете показать?

— Конечно.

— Так. У меня завтра концерт в Консерватории, а послезавтра мы с Майечкой готовы к вам приехать.

Через день я заказал эталонный зал на «Мосфильме» для просмотра «Чучи-3». И тут звонит Родион Щедрин.

— Гарри Яковлевич! К сожалению, я не смогу приехать. Вчера какая-то сволочь меня перецеловала после концерта, и я лежу весь в соплях. Посему к вам поедет моя лучшая половина — Майя Михайловна.

И тут мне стало нехорошо. К нам приедет блистательная Майя Плисецкая, для которой и была написана «Кармен-сюита»! С ее острым умом и не менее острым языком! Что она увидит на экране? Не себя, а какую-то подушку на колесиках, корову, собаку! Страшно, аж жуть!

Отступлю от повествования и расскажу почти трагическую историю рождения первой копии «Чучи-3». Лаборатория «Мосфильма» накосячила при ее печати. Негатив фильма, в котором было около трехсот склеек, был изувечен. Потекли все склейки от неправильного температурного режима. При этом на пленке произошли геометрические изменения предыдущего и последующего кадра. Что делать? Я написал гневное письмо директору «Мосфильма» Карену Шахназарову, где обвинил лабораторию «Мосфильма» в халатности. Они, по сути, загубили мою картину. Карен, которого я хорошо знал до этого, встретив меня, развел демагогию по поводу того, что ничего страшного не случилось, что фильм от этого стал даже лучше. Тогда я потребовал экспертизы и пообещал, что приду с юристом.

— А юрист зачем? — спросил Карен.

— Затем, чтобы подать на вас в суд.

Карена это отрезвило, и он выделил деньги на восстановление негатива.

Я почти все лето просидел на «Мосфильме», в графической лаборатории, где под моим наблюдением негатив покадрово восстанавливали мастера.

Какое счастье, что уже появились компьютеры! Случись такое на десять лет раньше, мой фильм благополучно бы булькнул в Лету.

Ура компьютеру!

Но вот все позади. Копию с нового негатива напечатали, и я стою у проходной «Мосфильма» и жду Майю Плисецкую. От волнения забыл заказать пропуск и на саму Майю Михайловну, и на везущую ее машину.

Машина подъехала к шлагбауму, когда я осознал свою оплошность.

Я бросился к охраннику.

— Это Майя Плисецкая! — закричал я.

Охранник не поверил. Подошел к лобовому стеклу и наклонился, чтобы рассмотреть получше мировую звезду. Убедился и поднял шлагбаум.

Майя Михайловна была в том возрасте, в котором нахожусь я сейчас, но выглядела намного лучше меня. Копна волос, высокие каблуки. Она была очаровательна!

Скинула с себя легкую шубу и села в кресло. Моя группа была в сборе. Я сказал перед просмотром следующее:

— Тысячи замечательных залов не стоят все вместе сегодняшнего единственного зрителя — легенды Майи Михайловны Плисецкой.

— Раз легенды, то садитесь рядом, — сказала легенда.

Начался просмотр. Майя Плисецкая смотрела на экран, а я смотрел на нее. Она вела себя непосредственно, как дитя. Порой в понравившемся месте она толкала меня в бок, как бы приглашая к сопереживанию, но потом вспоминала, что я это и придумал, и досадливо махала рукой. Через какое-то время, забыв, снова толкала и снова взмахивала ладонью.

И вот экран погас. Я и моя группа в тишине ждали вердикта.

— Браво. Браво.

Именно так, с точкой в конце на низах прозвучал вердикт великой Майи Михайловны Плисецкой.

Я ничего сказать не мог. Я был занят, я утирал слезы, которые непроизвольно текли.

Весь путь — от написания первого сценария до искореженного негатива, — остался позади, и в итоге — «Браво» от Майи Плисецкой.

«Если долго мучиться, что-нибудь получится!»

Его величество синхрон

Появление звука в кино подобно революции. До этого человечество довольствовалось тем, что смотрело немые фильмы, где бушевали страсти, а сбоку от экрана посадило таперов. Почему сбоку? Да чтоб экран не заслоняли. Бедный тапер, сидя сбоку с завернутой на экран головой, пытался с помощью пианино компенсировать зрителям отсутствие звука. Ни о каком синхроне не было и речи. Тапер не поспевал за разворачивающимся сюжетом. И немудрено, так как сигнал проделывал непростой путь от экрана к мозгам тапера, если они были в наличии, а потом только добирался до рук и клавишей.

Мне повезло, что я родился, когда звук в кино уже был и торжествовал. Первым советским звуковым фильмом стала «Путевка в жизнь». Я его посмотрел в детстве. Не впечатлился. Не только сюжетом, но и звуком.

Ошеломил меня фильм «Большой вальс» о жизни композитора Штрауса. Особенно впечатался в память один эпизод. Штраус, влюбленный, сидя в карете со своей возлюбленной, а ее играла Милица Корьюс, едет по дорожкам венского леса. И тут происходит чудо. Благодаря звуку. Поют птицы. В птичьи голоса вплетается скрип колес, рессор и топот лошадей. На наших глазах из этих разобщенных звуков у Штрауса рождается волшебство. То, что сегодня знает каждый. «Сказки венского леса»! Тарам-тарам-тарам-пам-пам! Этот эпизод настолько проник в меня, что, когда я пришел в мультипликацию, музыкальный синхрон стал для меня основополагающим.

Зритель получает огромное удовольствие от синхронизации действия и музыки. И наоборот, когда артист балета или артистка ставят ногу после многочисленных фуэте не на акцент, в первый момент мне хочется оторвать к чертям эту ногу. Но потом такое желание проходит.

Присмотритесь к великим. Ни один из них не нарушает логику танца. Все движения органичны под мелодию, а уж акценты выполняются с особенной тщательностью.

Конечно, это достигается упорным трудом, но, в первую очередь, одаренностью танцора, который не может позволить себе танцевать мимо музыки.

Не помню, кто как-то сделал мне комплимент, что я умею «видеть