Митрополит Антоний Сурожский. Биография в свидетельствах современников - Евгений Святославович Тугаринов

разрешаю. Все, что ты делал до сих пор, было хорошо, поступай, как считаешь нужным».

И мы перевели его в Чаринг-Кросский госпиталь, где его лечили несравненно лучше и бесплатно.

Владыка умер 4 августа, и вы, наверное, слышали о сне, в котором он видел свою бабушку? История такая. Мы с ним приехали в тот частный госпиталь на осмотр. Я его ждал, и, когда он вышел оттуда, я спросил, что ему сказали. Он ответил: «Понимаешь, они сказали, что у меня есть неплохой шанс, что опухоль надо удалить, что можно остановить процесс и т. д.». Я обрадовался: «О, это хорошие новости, я рад это слышать». Но он сказал: «Они ошибаются». И тогда я спросил: «Как ты можешь знать, что они ошибаются? Ты уже более пятидесяти лет назад оставил врачебную практику». Я говорил примерно в таком духе. Он сказал: «Потому что прошлую ночь я видел сон. Мне приснилась моя бабушка, у которой в руках был календарь. Страницы календаря перелистывались месяц за месяцем, все медленнее и медленнее, пока не остановились на 4 августа». И он сказал со всей определенностью, как говорил всегда, когда был уверен: «Я умру 4 августа».

Так и случилось. Я вообще редко спорил с ним, и в этом случае я тоже ничего не возразил ему, потому что подумал, что это, скорее всего, правда, во всяком случае я не удивился бы, если бы это оказалось правдой.

Владыку многие при жизни называли святым. С одной стороны, он был им, с другой – не был. Объяснить это трудно. Я не знаю такого человека, кто бы сказал, что митрополит Антоний не встретил Бога. Он Бога встретил. И у него были с Богом, со Христом свои личные отношения. Никто не в силах опровергнуть этого. В то же время он, подобно всем людям, имел свои недостатки. Если кто-то лгал или в каком-то смысле предавал его, то ему было трудно простить такого человека. Конечно, у него был свой характер, свой темперамент, которые он не всегда открывал, но все это было внутри него. Я думаю, что в последние две недели жизни он стал чего-то опасаться. Как-то он позвонил мне около шести часов вечера и попросил меня приехать. В этой просьбе для меня не было ничего необычного. В последние три недели я приезжал к нему и оставался в комнате до тех пор, пока он не засыпал. Но я заметил, что в какой-то момент он действительно поверил в свою скорую смерть за несколько дней до нее. Так вот, в тот раз он позвал меня для исповеди и соборования, что я исполнил. И после этого он начал угасать, но до последнего дня владыка находился в сознании, оно покинуло его за день до кончины.

Так случилось, что я оставил владыку за четверть часа до смерти. Я вышел из комнаты, чтобы позвонить Борису Хазанову[41] и просить его повременить ехать в больницу из-за жары. Я опасался, что у Бориса может случиться инфаркт. Когда я вернулся в комнату, владыка Антоний уже умер. Там был епископ Василий и кто-то из священников, но я сейчас не могу вспомнить кто[42]. Так вот, они меня очень опечалили, сказав, что буквально перед самой кончиной владыка звал меня. Умирая, он звал меня, и я чувствовал себя очень виноватым, что в этот самый таинственный момент перехода был не рядом с ним. Владыка умер в мире и очень тихо. Я думаю, что он умер, всех простив, не унеся с собой зла или обиды на кого-то.

Облачать владыку довелось мне. Тело забрали в похоронное агентство, чтобы приготовить его к погребению, омыть и одеть. Облачение было туда заранее доставлено, но там никто не знал, как надлежит всем этим распорядиться. Поэтому они позвонили мне и просили приехать, чтобы помочь все сделать правильно. День, когда я должен был поехать, выдался особенно жарким, я чувствовал, что ехать должен, но вести машину не могу. Тогда отец Александр позвонил мне, сказав, чтобы я ехал на такси и взял его с собой. И это было очень кстати – иметь рядом в помощь еще одного священника. Мы выполнили то, что должны были, положили его в гроб и уехали.

Гроб в собор доставили за день до отпевания и похорон. Было невообразимо жарко, и мы не рискнули привезти владыку раньше. Я сам изнемогал и почти умирал из-за этой жары, поэтому сразу после отпевания в соборе уехал домой и не был на кладбище. Я был совершенно больным от всего напряжения последних недель и дней и просто не выдержал бы погребения.

Возвращаясь ко времени, когда владыка Антоний впервые узнал о своем диагнозе, скажу, что он был уверен, что вылечится. Не потому, что боялся смерти, а потому, что еще многое надо было успеть сделать. Главное – это созидание приходов. Это его заботило больше всего, не Западно-Европейская митрополия, образование которой обсуждалось в то время, об этом он мне никогда даже не упоминал, а именно забота о приходах в епархии. Он страдал, видя или чувствуя, что может наступить момент, когда православные русские и православные англичане разделятся и пути их разойдутся. Об этом болело его сердце, не желая этому случиться.

Болезнь владыки довольно быстро распространялась, он испытывал страшную боль, которую заглушал огромными дозами морфия, о выздоровлении речь уже не шла. Вопросы жизни и смерти решает Бог. И я думаю, что владыка понимал и принимал мысль о том, что его жизнь и предназначение исполнены.

– Рассказывал ли вам владыка о своих близких: маме и бабушке, которые жили с ним в Лондоне, или о других родственниках, например оставшихся в Москве?

– Последний раз я был в России именно с владыкой Антонием. Он попросил меня поехать туда повидать его родственников в Москве. Мы пришли в их квартиру на Арбате и провели там целый день, говорили о музыке, о композиторах, о жизненных путях, говорили о Франции и т. д. Разговор шел в основном по-французски, по-английски и по-русски. Поскольку я тоже говорю по-французски, я принимал участие в том приятном для всех разговоре. Но у всех, и у меня тоже, было ощущение, и владыка Антоний сам высказал его вслух по дороге в отель, что видит своих родных в последний раз. Да.

– Владыка знал несколько языков. Насколько это важно для священника?

– Это зависит от того, где вы живете. Если вы живете где-нибудь вроде Лондона, Парижа или Москвы, вы