Митрополит Антоний Сурожский. Биография в свидетельствах современников - Евгений Святославович Тугаринов

бы вам не прийти ко мне?» Я спросил: «А где это?» Он ответил: «Это совсем рядом, почти за углом, в соборе». – «Да, пожалуй, мне бы хотелось. Когда мне прийти?» Тогда он сказал: «Приходите, если можете, в пятницу утром».

Вот так я познакомился с ним.

Я стал ходить к нему и видел, что он интересуется моей жизнью. Он задавал мне много вопросов, в том числе почему я не стал священником? Однажды, когда я уходил из собора, он пошел со мной и прямо спросил: «Вы не ответили на мой вопрос о священстве». Я сказал: «Я думаю, что не было воли Божией». Он остановился, положил мне руки на плечи и, глядя мне в глаза, сказал: «Я думаю, Бог поменял Свое мнение».

С этого момента я стал ходить к нему каждую пятницу утром в течение года до того момента, когда он предложил мне рукополагаться. Самое интересное, что он не отменил ни одной нашей встречи, и мы виделись буквально каждую пятницу. Вот так это началось…

Поначалу наши встречи были очень формальные, он был архиепископом, потом митрополитом, я был никто. Но почему-то постепенно мы сближались, и я думаю, это происходило отчасти потому, что я не боялся его. И действительно, годы спустя он, шутя, удивлялся: «Я не понимаю, как мы до сих пор остаемся друзьями?»

Не знаю, но это сохранялось до последних дней, и я был с ним, когда он болел, заботился о нем в последний год его жизни и был с ним, когда он умер. Это все, что я могу сказать о начале наших отношений.

Владыка Антоний умел, как вы знаете, всегда так строить общение с людьми, что каждый человек чувствовал по отношению к себе его искренний, неподдельный интерес. И я убежден, что так было на самом деле. Он действительно интересовался каждым конкретным человеком. В этом не было игры, это была правда.

Под конец его жизни мне приходилось видеться с ним каждый день, возить его на необходимые встречи с врачами, на процедуры. И так продолжалось до самого его ухода.

Но когда он еще был довольно молодой, он нередко навещал своих друзей. К нам сюда, в этот дом, владыка обычно приезжал на Рождество. Он любил праздновать с нами этот праздник. Я думаю, что не меньше, чем сам праздник, его привлекала возможность пообщаться с детьми. Он играл с ними, как родной дедушка, садился на пол, и ему это нравилось, и как-то шло ему, во всяком случае ничуть не принижало. Дети залезали ему на спину, возились, такая у них была игра. И мы никогда не видели в нем епископа, если вы понимаете, что я имею в виду. Он приезжал сюда, играл и вел себя как их дедушка, а не как епископ. При этом я всегда обращался к нему – владыка, а дети – епископ Антоний.

Конечно, мы с ним общались только по-английски. Как я уже говорил, у него был русский акцент, который не исчез в продолжение тех тридцати лет, которые я его знал. К тому времени, когда мы познакомились, он уже хорошо владел английским языком и говорил свободно. Его речь была правильная с точки зрения грамматики, словаря, но русский акцент не менялся. Кроме этого, он любил разговаривать на немецком и французском языках, на которых говорил с детства. Не знаю почему, но он частенько спрашивал меня, как будет то или другое слово по-венгерски. Наверное, потому что моя мать была оттуда. Он вообще многим интересовался, и, когда он приходил к нам в дом, он благословлял нас как архиерей, но после этого епископ в нем исчезал и он становился просто членом семьи. Дети его очень любили. Мы с женой старались учить их уважать сан владыки, относиться к нему как к епископу, просить его благословения и т. д., но он практически не принимал этого, а предпочитал бегать, сидеть на полу, дарить им подарки и играть с ними.

Владыка Антоний любил смеяться и всегда принимал то, что было смешно. Я думаю, что наши отношения поменялись после того, как он понял, что я не боюсь его. Как-то раз я хотел спросить его совета, что мне взять в аптеке, была какая-то проблема. Под вечер я пришел к нему. Он открыл дверь, и я понял, что у него болит голова. Я начал объяснять причину моего появления, но он неожиданно захлопнул дверь. Я стал стучать в дверь, желая сказать, что еще не закончил и мне есть что сказать. Мне показалось это грубым с его стороны. Я никогда не занимал его время сверх меры и не был человеком, который любит поболтать, и думаю, что особо не задерживал его по пустякам. Когда он все-таки снова открыл дверь, я ему так и сказал, что я еще не закончил говорить, но увидел его глаза, сияющие и озорные, он засмеялся и сказал: «Проходи и закончи». Тогда я зашел внутрь, и все дело заняло несколько минут.

Мой опыт общения с владыкой Антонием говорит, что самые лучшие отношения возникали, если ты не боролся с ним, а вел себя естественно.

Уже под конец его жизни я приходил к нему каждый вечер, после операции оставался с ним на ночь в его комнате. Я чувствовал, что мы стали очень близкими друзьями. Владыка знал, что у него рак. Поначалу он думал, что просто годы принесли ему мужскую болезнь старости, но моя жена – медсестра сказала мне, что те симптомы, которые имел владыка, указывали на что-то другое. И он пошел в один частный госпиталь, который я не хочу называть, потому что он оказался ужасным. Лечение в нем требовало очень больших средств, при этом там были допущены серьезные ошибки в отношении владыки. Он доверил мне заключать договора, подписывать бумаги, и я смело действовал от его имени. Владыке назначали определенное лечение или рекомендовали операцию, и я, просматривая направления врачей, видел, что он не может следовать этим предписаниям. Я говорил докторам, что у него есть определенные ограничения по состоянию, по показателям и ему нельзя назначать это лечение или операцию. И это был очень дорогой лондонский госпиталь, что было особенно плохо и совершенно непостижимо. Придя однажды к нему, я застал его ходящим по коридору и сказал: «Владыка, находиться здесь больше не следует. Государственный госпиталь гораздо лучше, давайте перейдем туда, и это не будет стоить вам ни пени. Разрешите мне все устроить». И он ответил: «Да,