Николай Черкашин - Я - подводная лодка !

Москва. Декабрь1981 года Вернувшись в Москву, я принялся разыскивать старпома - Сергея Кубынина. Первым делом отправился в Солнечногорск, во флотский санаторий. Часа через три я уже бродил по лабиринту коридоров фешенебельного корпуса в поисках кубынинской комнаты. Медсестры его знали, заприметили.

- Высокий такой? Темненький? В двадцать четвертой живет.

Но в двадцать четвертой Кубынина не оказалось. Его соседи сообщили, что он уехал в Москву к родственникам, вернется ли сегодня - неизвестно, он частенько там ночует. Я оставил ему записку с просьбой позвонить, как только снова окажется в Москве. Попросил контр-адмирала Пушкина, главного редактора "Морского сборника" (он отдыхал в соседнем корпусе), чтобы тот передал Кубынину мою записку на словах. И уехал несолоно хлебавши.

К счастью, через несколько дней в трубке моего домашнего телефона раздался глуховатый голос:

- Николай Андреевич? Кубынин Сергей...

Мы договорились встретиться в зале пригородных касс Ленинградского вокзала. Я не видел Кубынина даже на фотографии, но узнал его в пассажирской толчее почти сразу. Высокий хмурый парень в грубокожей "канадке" прохаживался вдоль кассовых автоматов.

Для начала мы отправились в Центральный Дом литераторов. Там, в верхнем буфете, за чашечкой кофе и рюмкой коньяка Кубынин и начал свой рассказ...

За соседним столиком шумели нетрезвые поэты и кто-то громко читал стихи о том, как "он падет на поле боя...". Странно было слышать на фоне буфетного шума исконно флотские слова: "прочный корпус", "буй-вьюшка", "перископная шахта".

Обедать мы отправились ко мне. И там, на Преображенке, окончательно перейдя на дружескую ногу, Кубынин час за часом пересказал хронику катастрофы. Под конец, когда старпом заметил, между прочим, что в госпитале с его кителя растащили все знаки, я отколол со свой тужурки жетон "За дальний поход" и отдал Кубынину. Это было все, что я мог пока сделать для него...

Очерк свой я написал всего за несколько дней. Слишком живо стояло перед глазами все увиденное на мертвой "зеке" и в Мальцевских казармах... Так же быстро набрали его в "Правде", а затем переслали на визу Главнокомандующему Военно-Морским Флотом Адмиралу Флота Советского Союза С. Г. Горшкову. А дальше произошло то, что и ожидалось с тоской и тревогой. Очерк к печати не разрешили. Редактор военного отдела "Правды" Гайдар сказал мне, что поначалу Горшков вроде бы согласился, но отдал читать своему помощнику - вице-адмиралу Навойцеву - и тот склонил его к отрицательному решению.

Прошло время, и Гайдар, видимо, поняв, что в "Правде" очерк так и не выйдет, вручил мне гранки: "Печатай, где сможешь".

В "Литературной газете" гранки легли на стол А. Чаковского. Главный редактор беседовал с Горшковым по "кремлевке", но тоже получил отказ.

В военной цензуре дали совет - предварить очерк фразой: "Это случилось в конце войны" и изменить хотя бы по одной букве в фамилиях героев. Пришлось так и поступить:

"Кубынин" стал "Кубинин", а "Зыбин" - "Зубин". Очерк я вмонтировал в исторический обзор, посвященный 50-летию Тихоокеанского флота, в августовском номере "Нашего современника". К сожалению, цензор, подстраховываясь, изменил фамилии на свой вкус: Бубинин и Губин. В последующих публикациях я убрал маскировочную фразу и восстановил имена.

Журнал я отправил Кубынину во Владивосток и вскоре получил от него такое письмо:

"Николай Андреевич, здравствуй!

С сердечным дальневосточным приветом Кубынин Сергей.

Получил письмо и очень нужный и важный для меня журнал. Вкратце опишу наше житие за последний, насыщенный период времени. Более подробно решил написать в записках, дабы память не подвела. Началось с того, что нас с Валерой Зыбиным хотели уговорить идти снова на ПЛ (о состоянии здоровья ни слова), а потом вежливо сказали: "Ищите место".

Посылать их далеко мы не стали, но и решили не оставаться. Валерка ушел раньше, а меня начали "придерживать" - командир в тюрьме, мне как старпому боялись поставить "визу" о сдаче дел - отвечать больше никому не хочется. Одним словом, 30 августа я все-таки вырвался.

Валерка сейчас преподает в Дальрыбвтузе, а мой новый адрес: г. Владивосток-39, ул. Русская... Теперь я начальник штаба Гражданской обороны - зам. председателя райисполкома по ГО.

Подробности при встрече. Еще раз спасибо за очерк.

С уважением Кубынин С. 1.12.82 г."

КОММЕНТАРИЙ ВРАЧА

Рассказывает флагманский физиолог Тихоокеанского флота подполковник медицинской службы Александр Иванович Иванченко:

- Для нас, медиков, эта операция началась ещё в Севастополе. Мы были на сборах специалистов АСС1 флота, когда вдруг объявили: в вашем регионе, в акватории Владивостока, затонула лодка. Состояние у нас было близкое к шоку - мы знали: там специалистов нашего профиля никого не было, все - в Севастополе: начальник аварийно-спасательной службы, старший водолазный специалист флота и я, флагманский физиолог. Бригада из нескольких специалистов, которая оставалась во Владивостоке, и приняла на себя первый удар. Надо было срочно подключиться к ним.

Перелет занял около четырнадцати часов. Во Владивосток прилетели в четвертом часу ночи двадцать третьего октября. Сразу приехали на командный пункт флота.

А тут на КП флота нас ошеломили: С-178 все ещё находится под водой, все в том же аварийном положении, а в ней - люди!

Главное место нашей работы - на спасательных кораблях. Там мы выяснили: люди находятся под водой уже около тридцати часов, израсходовали процентов на семьдесят запас средств регенерации воздуха. Из тех, кто остался в живых, человек двадцать, собраны в первом отсеке, давление в нем поднято. Старший на борту затонувшей лодки - начальник штаба бригады. Его доклад был более-менее бодрый, уверенный: обстановка в целом ничего, терпима, мы сознаем, что помощь нам будет оказана, поэтому паники нет.

Это был последний сеанс радиосвязи. Потом буй оборвало, связь прекратилась. Но что, перестукиваясь, можно сказать?! Набор команд, и только. Подводники решили выпустить через торпедные аппараты двух человек: начальника РТС и матроса. Мы их и подняли: капитан-лейтенанта Иванова и матроса Мальцева. В это время на лодке принимают решение прошлюзовать ещё одну тройку. И, не известив нас, тройка вышла. Кончилось все трагически волна, шторм, ветер... Короче, тройку эту мы так и не увидели...

Через какое-то время подводники вывели через торпедный аппарат на поверхность ещё троих: начальника штаба бригады и двух наиболее ослабевших членов экипажа. Один из них - лейтенант Ямалов, мальчишка, первый выход в море на первой в своей жизни лодке, и надо же сразу попасть в такую переделку! На поверхность вышли двое: лейтенант Ямалов и матрос Микушин. Состояние у них было вполне сносное. Они четко докладывали, что вышел с ними и начальник штаба. Однако Каравекова, несмотря на все наши усилия, найти не удалось. И только потом мы определили, что он остался в лодке.