Николай Черкашин - Я - подводная лодка !

Когда подводники стали всплывать на поверхность без выдержек, то схватили тяжелейшую форму кессонной болезни. У четырех - травма легких. Ну отчего баротравма произошла, тут ясно. Во-первых, всплытие, аварийная ситуация; потом с водолазами боролись, борьба была такая активная, что одному водолазу даже разорвали комбинезон. Таким образом, каждый спасенный предстал перед нами с букетом болезней.

Мы были более чем озадачены.

Во-первых, не существует конкретного указания, что нужно делать в подобных ситуациях, даже лечебных режимов таких нет... Тут нужно на свой страх и риск манипулировать режимами лечебной рекомпрессии, подбирать особый режим, который бы позволил вывести пострадавших из кризиса.

Второе: в спецфизиологии нет системы при лечении комплекса таких болезней. Какая-то методика разработана при баротравмах легких, отравлении кислородом. Кстати, лечить отравленных кислородом очень тяжело. Методика испытана в основном на животных: мышки, собачки... А тут люди, да ещё с мощным набором повреждений.

И третье: все подводники поступали на судно в течение двадцати двадцати пяти минут. Как их размещать по барокамерам?

На "Жигулях" было четыре камеры. В каждой по два отсека, которые могут сообщаться между собой, но могут задраиваться наглухо. Если мы начнем размещать пострадавших в порядке поступления и, как того требуют правила, медленно - по десять атмосфер - поднимать давление до предельной глубины, держать там час, а потом снижать его; если мы поступим так, то каждую группу будем вести по своим режимам изолированно. Тем самым менять врачей внутри камер станет невозможно.

Поэтому я принял решение: давление поднимаем у первой партии до семи килограммов и дальше к этому давлению, к семи атмосферам, как только поступает очередная партия, мы приплюсовываем необходимые, догоняем до семи килограммов, и так держим. Потом, когда поступает самая последняя партия, мы начинаем от семи повышать до десяти. Был ли риск? В известной степени риск был: кому-то, может быть, такой режим окажется вреден. Тогда предполагалось наиболее слабых перевести в смежный отсек и там повышать давление. Дальше же принимать решение по обстановке. Все-таки предпочтительно было вести всех на одном режиме. Именно так и вышло.

Мы подняли давление до семи атмосфер, затем, когда поступила последняя партия, повысили до десяти. В камере у меня находился начальник медицинской службы судна лейтенант Васильев. Потом я вынужден был поместить туда ещё одного врача-терапевта. Хотел отправить туда врача-хирурга, он, к сожалению, не смог перенести подъем давления и прошлюзоваться к пострадавшим, пришлось отправить одного терапевта.

Давление подняли, терапевт нормально перенес перепад, и таким образом те четверо, которые были наиболее тяжелые из всей десятки, получили массированную медицинскую помощь.

Один из врачей впервые работал в условиях повышенного давления. Он-то и ощутил действие азотного наркоза - впал в состояние наркозного опьянения, плохо контролировал себя, а надо было ещё определить, как помочь больному, быстро манипулировать инструментами...

У четырех больных плюс ко всему ещё оказалась баротравма легких. У одного из них повреждение было осложнено и двусторонним пневмотораксом. Это когда воздух поступает не в легкие, а в полость грудной клетки, что значительно ухудшает дыхание. И конечно, в этой ситуации нужен хирург, потому что терапевт и физиолог не справятся.

Представьте условия их работы. Камера - железная бочка, свободный диаметр, в котором они работают, это сто двадцать семь сантиметров высоты. В каждом отсеке лежат по два человека на койках, вокруг них и хлопочут врачи. Здесь же надо наладить систему внутривенного вливания, постоянно идет подача газа, вентиляция отсеков сопровождается диким шумом, освещенность слабая. Выявилась полная неприспособленность камеры для оказания клинической помощи. К тому же и санитарно-гигиенические характеристики очень низкие. И вот в таких условиях надо было оказывать реанимационную помощь целых 105 часов! Почти пять суток! И, понимая, что рано или поздно наступит предел силам врачей, мы решили прошлюзовать к ним ещё одного коллегу, врача-реаниматора. Это оказалось кстати, потому что оба доктора - Васильев и Шабалов - были на грани истощения сил. Они просили меня: "Александр Иванович, дайте передохнуть! Уже шприц не видим! Руки ничего не чувствуют".

А ведь надо было не только иглу видеть, но и вводить её в вены - в вены, которые почти у всех оказались спавшимися.

А у меня было ещё шесть больных, на "Ленке", в декомпрессионной камере. Кроме того, здесь же, на "Жигулях", ещё в двух отсеках, находились те двое - Ямалов и Шарыпов, которые вышли раньше. Плюс к ним - Иванов и Мальцев на другом судне.

Но и это не все. В самый крутой момент получаем доклад с "Машука", что там спустили группу водолазов, которые обследуют С-178 в поисках оставшихся, определяют, что нужно делать для подъема лодки. И первая же пара через 52 минуты работы под водой потеряла сознание. Водолазов экстренно подняли. У обоих - по предварительному диагнозу - баротравма легких. Но поскольку здесь у меня оставалось гораздо больше тяжелобольных, решил: на катере быстренько иду на "Машук", осматриваю больных, выдаю рекомендации и возвращаюсь на "Жигули". Так и поступили. Состояние ребят в камере на "Машуке" было лучше, повреждения односложные: у одного баротравма, у второго - кислородное отравление и отравление углекислым газом. Оба вполне благополучно проходили режим лечебной компрессии.

Когда я вернулся на "Жигули", то увидел, что два моих врача спят в барокамере мертвецким сном. Полчаса не мог их разбудить. Можно связаться с камерой по телефону, но когда спит смертельно усталый человек, то будить его совершенно бесполезно. Есть выход: берешь деревянный молоток и стучишь по стальному корпусу камеры. Я колотил по тому месту, к какому приткнулись головами мои доктора. Полчаса на пересмену с водолазами. Грохот стоял на весь корабль! Наконец очнулся Васильев. Шабалова я так и не смог разбудить. Уже потом выяснилось, что он впал в коматозное состояние: в камере у него неожиданно разыгралась болезнь Боткина, инфекционный гепатит. Пришлось его перевести в смежный отсек и заниматься им отдельно.

Реаниматолог, который перешел туда, впервые оказался в этой "диогеновой бочке". Тут ещё на психику влияет отсеченность от внешнего мира, когда резко снижен поток информации, поток привычных раздражителей. Мы, врачи, называем это сенсорной депривацией, голодом чувственных ощущений в восприятии. Только хорошо подготовленный человек может переносить сенсорную депривацию.