Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

этот год (если только они смогут ее осуществить). Вчера вечером я видел, как они представили, вероятно, величайшую из наших отечественных пьес, «За горизонтом» Юджина О’Нила, и редко когда я был так взволнован и тронут. В этой пьесе есть что-то от духа моей собственной одноактной пьесы «Горы», которая, кстати, шла здесь два вечера подряд 21 и 22 октября, всего через день после моего возвращения. Я прочитал кучу критических замечаний, которыми ироничная Судьба осыпала меня, и чувствую себя так, как, должно быть, чувствовал себя портной, когда просил бродягу «пожалуйста, сшейте костюм на этих пуговицах». Однако я считаю, что моя пьеса удалась. Она приобрела либо друзей, либо врагов, что говорит о многом, и я надеюсь, что друзей было больше, чем врагов. Я приступаю к работе, чтобы сделать из нее пьесу в трех действиях…

К. собирается встретиться с девушкой в Бруклине, с которой познакомился в банке прошлым летом, и, похоже, девушка из Огайо его бросила, и это после всех его прекрасных разговоров об истинном наслаждении от супружеских отношений и так далее! Эти молодые парни никогда не учатся. Сам я, как обычно, свободен и, боюсь, буду продолжать жить в том же духе. В Кембридже живут страшные и прекрасные женщины. Они звонят мне по телефону, не раскрывая своей личности, демонстрируют глубочайшую осведомленность обо всех семейных делах, а затем с издевательским смехом бросают трубку.

Я удобно устроился в апартаментах Крейга, номер 208, но готовлюсь к новому переезду. Мои соседи – славные парни, когда они трезвые, а это бывает примерно два раза в неделю. Я не могу заставить свой интеллект нормально функционировать под воздействием паров алкоголя и девичьих криков и смеха, доносящихся до меня из других частей апартаментов. Однако я должен свернуть свою палатку, как араб (я полагаю, что это был араб, который свернул свою палатку).

Надеюсь, ты успешно преподаешь знания своим ученикам, и я верю, что так и будет. Пока я был в Нью-Йорке, я побывал в Колумбийском университете и посетил все твои старые места (если ты, конечно, часто там бывала этим летом).

Я хочу получить от тебя весточку и не хочу ждать столько времени, сколько я заставил тебя ждать – по причинам, которые я удовлетворительно объяснил, я надеюсь.

Можешь писать мне сюда: если меня здесь не будет, почта всё равно дойдет до меня.

В узах вашей дружбы.

Джулии Элизабет Вулф

Кембридж, штат Массачусетс

Декабрь 1921 года

Дорогая мама:

Вот уже десять дней или больше у меня не было ни одной минуты, которую я мог бы назвать своей. Осенью у меня было много работы, и, кроме того, в последнее время я был освобожден от нее, чтобы присутствовать на репетициях пьесы, которую ставит мистер Бейкер и которая закончится сегодня вечером. Рождественские каникулы начнутся в среду днем, и до этого времени я буду работать в полную силу. Я собираюсь стабильно работать все праздники, но надеюсь получить пару выходных, чтобы отдохнуть. Прилагаю пару чеков, возвращенных мне Гарвардским кооперативным обществом, которые банк отклонил, заявив, что счет является сберегательным, а не расчетным. Я заплатил Обществу 15,00 долларов из твоего последнего чека, уже заплатив 50,00 долларов за обучение в университете. Осталось 35 долларов, десять из которых я потратил на напечатывание одноактной пьесы, которую написал для мистера Бейкера и которая является лучшим произведением, которое я когда-либо делал. Он сказал классу, что в одном акте сделано то, что, как он видел, не удается сделать в трехактных пьесах, и сказал мне после этого, что гордится ею. Он – величайший авторитет в области драматургии в Америке, и за последние шесть лет он воспитал в этом классе одних из лучших драматургов страны, у нескольких из которых пьесы сейчас идут на Бродвее. В то время я был в глубоком отчаянии, но его беседа снова подняла меня на ноги. Два дня назад он велел мне переработать пьесу к Рождеству и сказал, что поставит ее на репетиции здесь, весной. Не распространяйся об этой новости, но она меня очень обрадовала. Я верю, что в двадцать пять лет смогу делать настоящие работы, о которых будут говорить. Я много страдал сам по себе из-за своей молодости в классе зрелых мужчин, но мне есть что сказать в своих пьесах. Полагаю, что большинству из них – нет. По крайней мере, один из них сказал мне это, и это заставило меня ходить по воздуху. Я посылаю тебе два чека – не знаю, как обстоят дела с моим счетом… В Центральном банке я снял около 60 долларов, а в «Ваховии», по-моему, только 35 или 40. Я не знаю, вернутся ли остальные или нет. Не могла бы ты выяснить, как обстоят дела. Я боюсь выписывать чеки. Я не видел тетю Лору со Дня Благодарения, но у меня есть приглашение поехать к ним на Рождество. Она была добра ко мне, но читает мне столько заученных лекций о Уэсталлах, особенностях семьи и так далее, что я немного пресытился ее рассказами. В понедельник я собираюсь съездить в Бостон и послать всем вам несколько маленьких безделушек к Рождеству. Так мне будет легче. А теперь, моя дорогая мама, позволь мне пожелать всем вам счастливого и благополучного Рождества, свободного от одолевающих нас забот. Тебе не нужно беспокоиться обо мне, потому что работа – это противоядие от одиночества, как я обнаружил, и я надеюсь, что будущие результаты того, что я делаю, окажутся соизмеримыми с твоей добротой и щедростью ко мне.

Я написал длинное письмо Фреду и готовлю письмо Мейбл. Прилагаю записку для папы.

С любовью, твой сын,

Том Вулф

P.S. Я здоров, хотя в последнее время немного побаливаю. Позволь еще раз попросить тебя не делать из себя ломовую лошадь и беречь свое здоровье.

Том

P.S. На почте я обнаружил, что забыл вложить (или взять с собой) чеки. Отправлю их позже.

Маргарет Робертс [*]

[Хаммонд-стрит, 67]

[Кембридж, штат Массачусетс]

Воскресный вечер [февраль (?), 1922]

Дорогая миссис Робертс:

Я все еще прокладываю адскую дорогу своими благими намерениями. Однако не отвечать своевременно на письма того, кто не перестает вселять в меня надежду и придавать новые силы, – это не просто дурные манеры, это дурной тон. Если пресса работы и недавно закончившихся экзаменов не может прийти мне на помощь в качестве оправдания, то ничто другое не может.

Вчера секретарь аспирантуры прислал мне записку, в которой сообщал, что «рад сообщить»