Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Обложка книги Литвинова «Большевистская революция, ее подъем и значение» (1918)

Мартовские события повторились 8 ноября – из британских газет Литвинов узнал о новой революции в России, о создании большевиками Совета народных комиссаров. По каким-то каналам (возможно, через Липера, имевшего доступ к дипломатической информации) он получал отрывочные новости из Петрограда. И знал – или предчувствовал, – что станет первым представителем новой власти в Лондоне еще до того, как 3 января 1918 года эту новость передала советская радиостанция. Позже до него дошел подписанный наркоминделом Троцким приказ о назначении. Литвинов стал не полпредом (полномочным представителем), а лишь уполномоченным Советского правительства – «Совпра», по новой моде сокращать слова. К тому же не первым: за неделю до этого уполномоченным в Швеции был назначен Вацлав Воровский[173], прежде живший там в качестве эмигранта.

В преддверии своего назначения Литвинов спешил закончить книгу – свой первый опыт литературной работы, осуществленный при деятельной помощи Айви. В текст пришлось постоянно вносить правки, поскольку события в России развивались стремительно. Опьяненные своей победой, большевики решили немедленно приступить к строительству коммунизма. Их декреты отдали заводы рабочим, землю крестьянам, армию заменили народными дружинами в виде Красной гвардии. Все недовольные этим объявлялись врагами революции, с ними велась беспощадная борьба – сначала методами самосуда, а потом руками учрежденной в декабре ВЧК. Немудрено, что наиболее деятельные противники большевиков устремились на Дон и Кубань, где начали формироваться части Белой гвардии. Окраины бывшей империи, начиная с Украины, устремились «на выход», немцы стояли у Риги и Минска, готовые к наступлению. Экономику, и без того находившуюся в кризисе, большевистские эксперименты ввели в состояние комы – заводы встали, деньги обесценились, торговлю заменила карточная система.

Приказ Л. Троцкого о назначении Литвинова уполномоченным НКИД в Лондоне. 17 декабря 1917 г. (АВП РФ. Ф. 05. Оп. 1. П. 177. Д. 1. Л. 1)

Такой же хаос новая власть устроила в международных отношениях. Литвинов вспоминал: «Мы тогда находились еще в некоторой уверенности в том, что война закончится мировой революцией и восстанием во всех странах. Я так и отнесся к своим задачам, что я должен использовать свое пребывание в Англии для того, чтобы вести агитацию среди английских рабочих. Я вел это совершенно открыто и не стесняясь»[174]. В другой версии воспоминаний он писал: «До заключения Брестского мира отношение ко мне со стороны официальной и неофициальной Англии было, учитывая время и обстоятельства, сравнительно благожелательным… Само собой разумеется, что, получив от Бальфура признание де-факто, я решил сделать попытку ликвидировать еще существовавшее в Лондоне старое царское посольство. Я написал письмо Константину Набокову, числившемуся тогда поверенным в делах, и потребовал от него прекращения этой комедии и передачи мне Чешем-хауз (здание посольства). Я направил к Набокову с письмом одного из моих сотрудников. Набоков принял его и в довольно вежливой форме ответил, что, если бы Советское правительство было официально признано британским правительством, он не замедлил бы уйти в отставку и сдать мне царское посольство. Но пока такого признания нет, он считает мои притязания необоснованными»[175].

Письмо Литвинова министру иностранных дел Великобритании А. Бальфуру. 5 января 1918 г. (АВП РФ. Ф. 05. Оп. 1. П. 177. Д. 1. Л. 1)

Перед этим, 5 января, Литвинов направил министру иностранных дел Артуру Бальфуру письмо, где сообщал: «Л. Троцкий, народный комиссар иностранных дел России, декретом, переданным по радио, назначил меня временным полномочным представителем НКИД в Великобритании и поручил осуществлять попечение в отношении русского посольства и военной миссии в Лондоне»[176]. От имени министра ему с британской вежливостью ответил сотрудник Форин офиса Дж. Хардинг: «Правительство не считает возможным признать господина Троцкого и его коллег в качестве законно созданного правительства России и в этих условиях прием вас в МИДе мог бы привести к недоразумениям».[177] Однако отказ не был полным – далее рекомендовалось использовать Рекса Липера как неофициальный канал связи.

Не прекращая своих усилий, Литвинов потребовал от Английского банка наложить арест на все счета русского правительства, упирая на то, что это правительство больше не существует. Банк действительно заблокировал средства, в результате чего посольство и военно-закупочная миссия России перестали получать деньги. Из этого видно, что британские официальные инстанции уже тогда были не прочь сотрудничать с большевиками, если это сулило им выгоду. Советский представитель стал в Лондоне настоящей знаменитостью: «Меня без конца интервьюировали и снимали… и сравнительно мало ругали и поносили».

Их с женой постоянно звали на приемы, о чем Айви позже вспоминала: «Поскольку «миссис Литвинофф» существовала, ее тоже приглашали на обеды и ленчи и в Вестминстер, и в фешенебельный Мейфер, а однажды даже и на Даунинг-стрит. Меня посадили рядом с Рамзеем Макдональдом, напротив Бертрана Рассела. Перегнувшись через стол, я спросила его, что он думает о Фрейде. На мгновение философ остановил свой орлиный взор на моем лице, но не удостоил дерзкую ответом. Впрочем, все были со мной отменно любезны. Моя соседка по правую руку завязала со мной разговор. «Я думаю, вы очень должны были удивиться, миссис Литвинофф, – сказала она ласково, – когда из вашей тихой жизни с мужем и малышом в Вест-Хэмпстеде вы вдруг попали в водоворот мировых событий. Мы представили себе, как утром за завтраком вы наливаете мужу чай, а он протягивает вам «Таймc» и говорит: «Поздравляю тебя, дорогая, ты, оказывается, жена посла!»[178]

Литвинов с женой в Лондоне. 1918 г. (Из книги Дж. Карсуэлла)

«Миссис Литвинофф» вызывала у англичан едва ли не большее любопытство, чем ее муж, что отразилось в репортаже Мэрион Райан, опубликованном 20 января в газете для домохозяек «Уикли дис-петч»: «Литвиновы жили самой уединенной и спокойной жизнью в крохотном домике в Западном Хэмпстеде, таком же сонном, как и все дома на этой улице. <…> Затем совершенно неожиданно этот милый, спокойный господин, который похож на английского государственного деятеля и которого считали на Хиллфилд-роуд скромным ученым, преданным своей молодой жене и хорошенькому бэби, был назначен на пост представителя русского народа, неофициально признанного посла с определенно неофициальным посольством. Большевики остановили на нем свой выбор ввиду его убеждений, из-за долгого его пребывания в Англии и из-за прекрасного знания им языков. С этого момента жизнь в