Шедевры и преступления. Детективные истории из жизни известного адвоката - Александр Андреевич Добровинский

художников, чьи работы экспонировали на выставке, только шесть авторов были евреями. Включая Шагала. Одновременно в музеях идет чистка. Так, директора какого-то собрания, приобретшего шедевр Шагала 1912 года «Понюшка табаку», уволили и, по-моему, сослали, а картину выставили в витрине магазина с надписью: «Налогоплательщик, на этот ужас ушли твои деньги». Гитлер точно расставлял акценты: «Кубизм, дадаизм, футуризм, импрессионизм и тому подобное не имеет ничего общего с немецким народом». В ходе конфискации из музеев было вытащено около двадцати тысяч работ. Германия навсегда потеряла фонд искусства первой половины XX века, да и импрессионистов с модернистами тоже. В 1939 году в Берлине во дворе главной пожарной охраны сожгли, по самым скромным подсчетам, пять тысяч картин. Навсегда для мира исчезли шедевры Кокошки[87], того же Шагала, Кандинского, Явленского[88], Лисицкого[89] и других. Это кратко. Я закажу еще кофе. Или мы должны идти?

Это был странный взгляд. Нина посмотрела на меня, как будто прожигала насквозь. Было не очень понятно – мои знания одобрены или совсем наоборот. Немного чересчур для юного помощника. Не comme il faut…

– Да, к сожалению, почти все Васины работы погибли в этом водовороте ужаса. А там были безусловные, неповторимые шедевры… да… жаль до слез. Кое-что немцы продали за копейки на аукционе в Швейцарии. Но наших полотен там, похоже, не было. В целом, они продавали импрессионистов. Местные музеи Цюриха и Женевы не хотели связываться с нацистами. Так и разошлись картины по частным коллекциям. Я бы хотела, чтобы ты подготовил мне всю информацию о судьбах Васиных студентов Баухауса. Там не так много фамилий. Начни работать завтра прямо с утра, если не трудно. Я подготовлю тебе первый список. Надо отправить запросы в Германию. Кое-кто жив-здоров. Я дам тебе телефоны. Вполне возможно, что они поддерживают связь друг с другом. Я уверена, что им будет приятно фигурировать в каталоге-резоне. В той или иной степени они же боролись с Гитлером… хотя бы одним своим участием в Баухаусе. Ты думаешь, я права? А зачем мы будем откладывать работу на завтра? Вон стоянка такси. Поедем сейчас. Ты же не занят? Позвони Пилар, пусть приготовит нам что-нибудь. Свой испанский плов, например. Ты любишь паэлью?

Традиционно на кассе в парижских кафе и ресторанах того времени продавались жетоны для телефонов. Ты покупал жетон, бросал его в автомат и дальше в телефонной кабинке наслаждался разговором. От горничной я выслушал недовольную тираду по поводу приготовления паэльи в срочном порядке. Ей надо одеться, так как на улице холодно, спуститься вниз, пойти в рыбный магазин, купить все необходимое, если там это еще есть, и начать готовить. Минимум два-три часа. И почему это мадам взбрела паэлья в голову именно сегодня? Она хорошо знает, как это сложно готовить. Безобразие.

Поднявшись из подвала, я нашел любительницу испанских блюд за милой беседой с каким-то мужчиной. Нина познакомила нас друг с другом. В представлении я, к своему удивлению, стал лучшим специалистом по структурированию каталогов-резоне. Не знал до этого момента. Теперь буду. Как и «известный журналист» Эрберг, который только что от нас отошел.

– Присядь еще на пять минут. Здесь так симпатично. Я заказала нам еще по стаканчику горячего вина. Скажи мне, тот господин около киоска с газетами тебе не знаком?

Я взглянул на киоск. Слева от него находился худощавый пожилой человек выше среднего роста и внимательно смотрел в нашу сторону. Хотя реально понять, куда смотрит человек, с такого расстояния трудно.

– Нет. Первый раз вижу.

– А мне кажется, что я его уже видела несколько раз. Такое впечатление, что он за мной наблюдает. Только не говори, что он воздыхатель. Ты знаешь, сколько мне лет?

Мужчина постоял еще несколько минут и потом медленно удалился в сторону площади Согласия. «Паранойя», –  решил я и принялся за горячий источник обогрева. С корицей и долькой апельсина.

Пилар тихонько бурчала что-то по-испански, забирая у нас пальто. «Я накрою в гостиной, но вам придется ждать. И долго. Нельзя придумывать блюда на ходу! Хорошая паэлья – это почти сакрально. Вы же не хотите недоделанное испанское блюдо? Хватит того, что, когда я не смогла как следует что-то сделать для месье в сорок третьем, он сказал, что мне лавры Гауди не дают покоя. Я тридцать лет мучилась, не зная, что он имел в виду. А потом, когда вы меня отпустили на Рождество в Барселону, я узнала про недостроенный собор. И стало еще обиднее…»

Слушать испанские причитания никому не хотелось, и я отправился в кабинет вслед за Ниной Николаевной.

– Какие новости по поводу этих мерзавцев? Я про аукционы и галереи, выставляющие Васины подделки?

– Скорее, подделки под Василия Васильевича…

– Да, конечно. А я как сказала? Ну ладно. Есть ответы на твои запросы?

– Да, кое-что пришло. Большие аукционные дома ответили, что уже некоторое время не выставляют работы Кандинского без вашей атрибуции. Последние продажи были восемь и девять месяцев назад. Одну работу сняли с торгов из-за отсутствия как раз вашего подтверждения. Christie’s. Что же касается Sotheby’s, то они написали, что сожалеют, но извещение об отсутствии вашего одобрения было ими получено поздно, и одна работа попала в каталог ближайших продаж. Но дополнительно будет объявлено, что данное полотно Василия Кандинского не имеет подтверждения ни его вдовы, ни фонда художника. Это из нью-йоркского отделения. Наверняка врут: они прекрасно все получили, просто не хотят снимать картину из каталога продаж…

– Врут, я уверена!

– Остальные дома больше напуганы чем-то и открещиваются невнятными ответами. Но во всех письмах есть одно общее начало: все ждут вашего каталога-резоне как манны небесной.

– Отлично. Это то, что я хотела услышать. Я скоро уеду к себе в шале в Гштад месяца на два. Там волшебная обстановка зимой, масса знакомых, чисто – не в пример Парижу. Но до этого я хочу дать тебе задание на период моего отсутствия. Я все приготовила. Вот чего мне там не хватает – это русской церкви. Поэтому вернусь на Пасху и пойду на крестный ход. Ты постишься?

– Да. На Кипур. Осенью.

– Ой, извини, я забыла. Так где эта тетрадка? Так тяжело все разбирать после мужа. Вместо того чтобы из Германии вывезти свои полотна, он отправил в Париж по почте тонны каких-то бумажек и записок. Говорил, что он, как теоретик, интереснее для себя, чем как художник. Бедный наивный Вася. Его теории сегодня никому не нужны… в отличие от картин. А, вот она. Я приготовила тебе список из шести