Шедевры и преступления. Детективные истории из жизни известного адвоката - Александр Андреевич Добровинский

принадлежностями. И старые почтовые марки. Хорошая маленькая коллекция. Пять пачек визитных карточек, бережно перевязанных ленточками. Их не развязывали вечность. Раз так – чао, белла. Десяток карточек лежит отдельно. Могут понадобиться? Все возможно. Отложим. Пошли дальше. Таблетки? Забыли. Как-то все распределено очень структурировано. Это я давно заметил в характере Нины. Хотя иногда она явно придуривалась, что все забывает и теряет, что здоровье отказывает и тому подобное. Полная чушь. Память у госпожи Кандинской феноменальная.

Пачка писем. В скрупулезно разрезанных конвертах. В папке. Папка сама старая, а письма от разных людей и организаций датируются не более чем годовой давности. Читать чужие письма плохо. А что делать? У меня меньше суток для раскрытия этой тайны. Дай Бог, чтобы с Ниной ничего не случилось, может, просто телефон накрылся. Но опять та же мысль: приехать к ней в Гштад к завтрашнему вечеру и привезти именно то, о чем она не успела сказать. Придется читать письма. Или хотя бы просмотреть.

Пилар принесла сэндвичи с сыром и паштетом, кусок яблочного пирога и кофе. У нее заняло какое-то время понять, что я не ем ветчину и не очень люблю алкоголь. Молодец.

– Ты не замечала ничего странного в поведении мадам в последнее время?

– Вроде нет. Как и все люди, она бывает расстроенной, но когда мадам говорит на своем языке, то я ничего не понимаю. Она имела привычку после неприятного телефонного разговора сильно кидать телефонную трубку и уходить к себе в кабинет в каком-то агрессивном состоянии. Просила всегда принести Куантро со льдом и пару печений.

– А за последнее время она выглядела расстроенной или взбудораженной после таких разговоров?

– Да, было. Была не в своей тарелке и очень нервничала. Я заметила, как у нее дрожали руки, и она умудрилась разлить свой чай. Вот здесь, на ковер. Видишь, еще маленькое пятно осталось. Никак не отмою. Но я же тебе объясняю, о чем и с кем она говорила, не знаю. Да и не мое это дело.

С кем же она могла так ругаться по-русски? Непонятно.

Ну хорошо, до писем еще дойдем. Что же еще находится в верхнем ящике? Сувениры, безделушки не в счет. Рулетка. Лупа. Градусник. Портсигар из России. Еще одна лупа. Ложечка. Фотографии на паспорт разных лет. Записная книжка в дорогой кожаной обложке. Так и знал. Hermès. Это надо отложить. Может быть важно. Посмотрим.

Так, занимательная информация. Во-первых, почти все записано по-русски. Уверен, что для предосторожности. Пилар любопытна? Не знаю. Не мое дело. Во-вторых, это своего рода бухгалтерия. Продажи картин и акварелей с 1950 года. Всего продано за тридцать лет сорок две работы. Очень точно указано, кому и когда. Если продано с аукциона, значится первоначальная цена и цена продажи. Загляденье, а не записная книжка. А почерк какой! Смотрим дальше. А здесь расходы. Как ни странно, расходы начинаются с подаренных картин музеям. Почему нет? Это тоже своего рода расходы. Дальше идут выставки. В среднем по две в год?! Нина Николаевна просто ударник капиталистического труда. Выставки организованы в разных странах. И тут расходы просто колоссальные. Транспорт, страховка, аренда галерей, организаторы, охрана, кураторы, реклама, пригласительные, фотографы, приемы, вечера, ужины. Захватывающий раздел: оплата «разным вымогателям» за посещения экспозиций известными людьми. Немало. Но какие имена… Когда выставки идут в музеях, то расходов поменьше. Гуггенхайм в Нью-Йорке сам оплатил часть страховки. Час от часу не легче. В пятидесятые – шестидесятые годы она оплачивала рецензии журналистов. Около двух цифр в столбике «Журналисты» написано: «Написал плохо. Надо потребовать вернуть хотя бы половину». Грубо, но, по моим беглым подсчетам, до пятидесяти процентов средств, вырученных от продаж полотен покойного мужа, реинвестировались в кампанию по становлению Кандинского главным абстракционистом современности. Сложная, затратная, методологически выверенная работа великолепного менеджера. А эти три странички? Понятно. Налоги.

На все это надо посмотреть более детально, но, честно говоря, я не думаю, что Нина Николаевна хотела бы, чтобы я привез ей именно сию записную книжку.

Эта бухгалтерия уже в прошлом. Пойдем дальше.

Пара визитных карточек. Ни о чем. И все.

Положив на столешницу две находки, требующие более пристального изучения: записную книжку и пачку писем, я закрыл верхний центральный ящик стола и открыл правую дверцу. С левой стороны стола дверцы не было по понятным причинам: из той части шедевра дизайна конца двадцатых – начала тридцатых годов вырастал с внешней стороны небольшой диванчик для собеседника хозяина кабинета. Гламур и торжество ар-деко в отдельно взятом письменном столе.

Ящик номер раз. Верхний. Довольно узкий по сравнению с другими.

Боже мой! Все его содержимое состояло из сорока пяти коробочек, в среднем по двадцать цветных слайдов в каждой. Кроме шести штук, все остальные были пронумерованы от одного до семисот восьмидесяти шести. На каждой из шести коробочек сверху было записано все тем же почерком, что и в записной книжке: «Х. П.». Так как буква «П» была явно заимствована из кириллицы, я пришел к выводу, что надпись сделана рукой хозяйки дома.

Догадаться, что это были за слайды, на моем месте мог любой. Для очистки совести и для порядка я открыл пару коробок. Так я и думал. Рисунки, акварели и картины Василия Кандинского. А что же это еще могло быть?

Ящик номер два сверху. В два с половиной раза толще верхнего.

Одна единственная вещь. Подготовленная к печати толстенькая папка книги «Каталог-резоне Василия Кандинского» на французском языке. Сверху скотчем прикреплена короткая записка по-русски: «Вариант номер один». Все. Больше ничего нет. На всякий случай достал и положил на стол.

Ящик номер три. Точно такая же папка, но почти на сто десять страниц больше. Сверху под скотчем: «Вариант номер два». Возникают вопросы, но времени остается слишком мало. Остаток вечера и ночь. А пока вообще ничего не понятно, нет ни одной зацепки. На стол.

Ящик номер четыре. Клава, я валяюсь. Такая же книга, столько же страниц, что и в варианте номер два. Надпись на листочке со скотчем слегка отличается: «Вариант номер три. H. P.» На стол.

Ящик номер пять Самый нижний. Аптечка. Портативный диктофон Sony, шесть нераскрытых кассет к диктофону и одна, вставленная в Sony. Ну и что это за запись? Вот эта кнопка. Включаю. Песня Брассенса[80]. Это как бы местный Владимир Высоцкий. Явно записано с концерта. Хороший бард. Я сам его люблю. А дальше что? Опять Жорж Брассенс. Смешно. Вся мадам Кандинская в этом. Записывала концерт своего любимого певца и не