Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

Сев в вагон, я устроилась на верхней полке, а внизу ехал китаец с женой и дочкой, впервые приехавшие в Россию. Я с любопытством рассматривала их и скоро легла спать, проснувшись только в Твери. В наш вагон село несколько человек военных. Два из них поместились в одном отделении со мной. Когда все стихло, я снова заснула, а когда проснулась, то почувствовала, что кто-то пристально смотрит на меня. Я приподнялась и увидела, что напротив сидит военный, курит и по временам останавливает свой взгляд на мне. Он был молод, с открытым привлекательным лицом. Некоторое время продолжалось молчание, а потом он заговорил, и незаметно мы разговорились. Узнав, что я дочь военного, он расспрашивал, где я живу, учусь, и наш разговор постепенно принимал то шутливый, то серьезный характер. Говорили мы о многом, о книгах прочитанных, о театрах. Он и его товарищ были на курсах, готовясь в академию, а теперь ехали в экскурсию в Мурманск. Оказалось, что во время Гражданской войны они были на Украине и проходили через те места, где я еще восьмилетней девочкой отступала и наступала с той частью, в которой служил папа, только, конечно, в тылу.

Наш поезд остановился, и проводник, войдя, сказал, что произошла небольшая поломка в паровозе и поезд простоит часа 2–3. Свечи догорели, и стало темно. Мой спутник взял мою руку и слегка ее пожал. Это изменило мое настроение. Я отдернула руку и замолчала. Очевидно, он и сам понял, что его смелость была неуместна, и сказал: «Вы сердитесь?» – «Да, сержусь», – ответила я резко. – «Простите, я вовсе не хотел вас обидеть». Я молчала. «Я не ожидал, что это может вас так рассердить. Я должен сознаться, что не встречал еще таких, как вы. Наверное, вы и сами замечали в школе, что вы отличаетесь от своих подруг. Не сердитесь! Скажите, что я должен сделать, чтобы вы больше не сердились?» – «Мне кажется, что я вам не подавала повода хватать меня за руку, – ответила я. – Не знаю, может быть, я больше и не буду на вас сердиться, если вы себя будете вести прилично. Только давайте говорить о чем-нибудь другом, более интересном». – Он задумался, а потом спросил: «Чем вы больше всего интересуетесь в жизни?» – Я улыбнулась такому обширному вопросу и начала перечислять: «Интересуюсь я очень многим, например людьми, которых я люблю и которые интересны своим умом, развитием, талантами, своими внутренними качествами. Интересуюсь науками, которые для меня составляют интерес, да и вообще перечислять все было бы трудно. Ведь сама жизнь так разнообразна, многогранна и обширна». – «Людьми умными, которых любите», – тихо повторил он про себя. Я взглянула на него, и мне стало смешно. «А что вас интересует из наук?» – спросил он. – «Больше всего меня интересует литература». – «Может быть, вы пишете?» – «Да, для себя пишу стихи», – ответила я. – «Я тоже пишу стихи; некоторые есть в печати; мы с вами еще встретимся», – говорил он. Он предложил мне послать мои стихи в один из журналов, и если есть что подходящее, то в «Красную звезду»[160]. По его просьбе я прочла одно стихотворение, которое помнила. «Вы, верно, любите стихи и в будущем будете много писать, это чувствуется по вашим стихам». Мы разговорились о книгах, о поэтах, и наш разговор снова стал интересным. «Вы знаете, когда вы спали, я долго смотрел на вас, ваша голова свесилась с подушки, и вам лежать было неудобно; мне хотелось поправить вам подушку, но я боялся вас разбудить, и вы, наверное, рассердились бы на меня?» – говорил он, улыбаясь. – «Конечно, даже очень. Я вообще не люблю людей плохо воспитанных, которые не понимают, что можно и чего нельзя, и к тому же я очень сердитая».

Наступило утро, и вагон наполнился бледным светом. Понемногу просыпались пассажиры. «Скажите же мне ваше имя и фамилию», – попросил он с лаской в голосе. – «А зачем это вам?» – спросила я. – «Я хотел бы встретиться с вами когда-нибудь и, если это возможно, то найти вас. Ведь если мы встретимся спустя некоторое время, вы, наверное, очень изменитесь, больше узнаете жизнь, на некоторые вещи будете смотреть проще, и не будете обижаться». – «Конечно, я жизнь узнаю лучше, но в основном, наверное, изменюсь мало. Мои взгляды и вкусы на многое, что для меня бывает неприятно, останутся навсегда те же».

В это время проснулся его товарищ и, слезая с полки, сказал: «Я очень рад, что мой друг не дал вам скучать». – «И теперь вы, очевидно, собираетесь его заменить?» – улыбнувшись, сказала я.

Он оказался очень разговорчивым, слегка насмешливым. «Если будете в Днепропетровске, постараюсь вас разыскать и встретиться с вами. Вот только мне непонятно, почему вы хотите после окончания школы поступать в Горный институт? Вам лучше быть профессором, чем инженером», – говорил он. – «Ну, до профессора слишком далеко, и не каждый может быть им». – «В таком случае вы можете быть профессоршей», – смеясь, заметил он. – «Это, конечно, проще и легче; однако, хотя это шутка, но далеко не остроумная», – проговорила я. Он замолчал. Мы подъехали к Ленинграду с опозданием на два часа. Мои спутники вынесли мои вещи, распрощавшись со мной. Выйдя на платформу, я увидела Борю Абрамова, который приехал меня встречать. Мы сели в автобус, доехали до детскосельского вокзала и поехали дальше в Детское. Вначале мы разговаривали, но я так устала за дорогу, мне хотелось спать, и я едва отвечала на вопросы. Моя отяжелевшая голова все время клонилась к дремоте. Подъехав к дому в Детском, я увидела длинную фигуру Павлуши. Он пошел с нами проводить меня, сказав, что вечером придет. Ну вот я и у Абрамовых. Катя и Алеша были в школе, и я, умывшись и напившись чаю, легла и крепко заснула. Придя из школы, Катя разбудила меня, и мы начали разговаривать, передавая друг другу новости. В Детском все по-старому, занятия в школе начались. У Кати появилось довольно странное желание поступить в морской техникум и быть моряком. Ну какой из нее выйдет моряк? Павлуша и Боря весь вечер посмеивались над нею и даже довели ее до слез. Получился скандал, все перессорились друг с другом и не разговаривали.

16 января. Вчера я праздновала свое рождение. Мне исполнилось 17 лет. Из дому я получила ото всех поздравительную телеграмму и посылку, в которой мама мне прислала бледно-голубой крепдешин на платье, светлые туфли на высоком каблуке и немного денег на празднование этого