Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

Собеседники успокаивали, говорили, что со временем все поймут, какой он необычный священник, и воздадут ему по его заслугам. Это доброе знакомство помогало Иоанну обживаться в незнакомом, чужом городе. Оно приносило и практическую пользу: сам Бритнев не скупился на поддержку благотворительных проектов священника и других именитых и богатых к тому призывал.

Был и еще один человек, который оказал Иоанну Сергиеву духовную поддержку в трудных для него обстоятельствах начала самостоятельного церковного служения. Он остро нуждался в духовнике, и таковым стал протоиерей церкви при военной тюрьме Кронштадта — Федор Бриллиантов.

Параллельно своей внутренней «перестройке» Иоанн стремился донести до паствы, что грехи и несчастья их земной жизни коренятся в их хладности к Церкви, в непосещении ими церковных служб и в забвении таинств церковных. Иоанн налагал на себя ответственность за «духовное пробуждение» прихожан и считал это делом своих пастырских забот. Под датой 24 августа 1857 года сделана запись, поясняющая намерения Иоанна: «Некоторые христиане не любят церкви или храма Божия вообще, находят себя холодными к молитве. Заставить их полюбить храм Божий. Атак как они обыкновенно бывают в этом случае в некотором мраке по отношению к церкви, то осветить их разум ясным раскрытием необходимости и животворности занятий потребностями душевными, поставить на вид их жалкое положение, что они заботятся только об удовольствиях чувственных, о потребностях (слепых) тела; что они идут к погибели. Всякий человек самолюбив: обратить к добру эту общечеловеческую слабость и сказать кому бы то ни было: «Ты, брат, любишь себя; но ты не умеешь любить себя. По своему долгу я поучу тебя, как любить себя», — и здесь раскрыть, в чем состоит истинная любовь к самому себе».

Люди должны были становиться духовными — вот убеждение и одновременно требование Иоанна Сергиева к себе и другим. По мере возрастания в духе они должны и будут становиться его сотоварищами на пути к Господу! Он звал и звал их в храм. Зачем? Запись в дневнике отвечает на этот вопрос: «Прихожанам… надо показывать смысл богослужения, обрядов, молитв, св. Креста, икон, отношение их к нашей жизни, — а не заставлять учить наизусть ектении[92] и молитвы, которые и без нас непрестанно повторяет Церковь»[93].

Но даже те из них, кто приходил в церковь, отзываясь на призыв пастыря, оставались в лучшем случае простыми слушателями и наблюдателями всего того, что совершалось в ней, ибо не понимали смысла богослужений. Чтобы преодолеть это непонимание, в феврале 1857 года Иоанн предпринимает попытку организации Общества безвозмездного снабжения жителей Кронштадта духовно-поучительными и духовно-назидательными книгами. Общество должно было действовать тайно. Иоанн брал на себя труд определять те книги, что отличались «назидательностию и общедоступностию по простоте и ясности». Раздавать же их предполагалось после исповеди, так как и время, и место как нельзя больше соответствуют этому доброму делу. Но, судя по всему, каких-то заметных результатов эта во многом наивная и отвлеченная затея не принесла. Что же… оставался один прямой путь к душе, сердцу и чувствам человека — церковная служба.

…Каждый день в шесть утра Иоанн был уже в соборе. Ранняя обедня начиналась с чтения канона[94]. Иоанн непременно сам его читал, и в этом чтении слышалось всё — умиление, восторженность, радость, твердое упование, глубокое благоговение. Так он стремился донести до слушающих смысл церковных текстов и сделать их понятными самому простому человеку.

Кончив чтение канона, Иоанн быстро входил в алтарь и падал в глубокой молитве пред престолом, руки сложив крестообразно на жертвеннике и голову положив на них. Начинали петь стихиры на «стиховнах»[95]. Укрепив себя молитвою, он снова выходил на клирос и присоединялся к певчим. Пел с воодушевлением, с глубокой верой в каждое слово, регентуя сам, подчеркивая отдельные слова и замедляя темп там, где это было нужно по логическому смыслу, содержанию песнопения. Певцы чутьем угадывали эти слова, этот темп и такт и вторили ему с немалым искусством и одушевлением. Пела как будто бы одна святая первохристианская семья со своим отцом во главе, пела свои победные, священные, великие гимны.

Акафисты[96] и молитвы Иоанн читал, как бы беседуя с незримо присутствующими около него Христом, Божией Матерью и святыми. Возгласы по ходу службы произносил громко, резко, будто отрывая каждое слово от своего сердца, и от этих звуков, раздававшихся в тишине многолюдного храма, веяло чем-то святым, высшим. Все чувствовали, что тут не простое чтение пред иконой, а именно живая беседа с Существом видимым и сущим.

Хотя православный устав предписывает священнику читать молитвы лицом к алтарю и спиной к прихожанам, но Иоанн нередко поворачивался лицом к молящимся во время таких молитвенных воззваний, как «Станем добре», «Горе имеим сердца», «Благодарим Господа», желая, чтобы люди глубже постигли читаемое им. При этом он настолько проникался мыслями, какие содержатся в читаемых им священных песнопениях, что не мог удержаться от самых разнообразных жестов. Его лицо выражало гамму чувств, которые обуревали его во время службы: то оно озарялось блаженной улыбкой, когда читал о небесной славе Бога, Богородицы и святых угодников Божиих; то передавало просьбу и мольбу, когда читал о немощи, грехе и падениях человеческих; то искажалось праведным гневом, когда произносил встречающиеся в тексте слова «Сатана», «дьявол»; то глубокий восторг и умиление отображало оно, когда речь шла о великих подвигах и победах над грехом, какие совершили святые мученики и подвижники. Иоанн плакал, восклицал и выкрикивал слова заутрени. Всякий раз при упоминании в молитвах паствы Иоанн либо указывал жестом на часть прихожан, либо проводил рукой над всеми, как бы подчеркивая, о ком идет речь. И если прежде прихожанину легко удавалось оставаться в храме незаметным — лицом к спине священника и, уйдя в себя, не замечая ни службы, ни окружающих, ни священника, то теперь эмоциональный настрой священника передавался молящимся. Паства встряхивалась и переставала безучастно присутствовать в храме.

Утреня заканчивалась… Звонили к литургии. Начиналась она проскомидией[97]. Вновь Иоанн, будто в поисках дополнительной силы, подходил к жертвеннику, вставал перед ним на колени, руки складывал крестообразно на жертвеннике, голову склоняя на них. В этот раз под руками у него были кипы писем и телеграмм, всевозможные записки с просьбой помянуть больных и умерших… Волосы прядями ниспадали на плечи священника. Весь он был освещен слабым утренним светом, едва-едва пробивающимся в собор. Со стороны казалось, что он как бы умер и перед людьми было только его тело, оставленное, сброшенное его душой как ненужная одежда. Так продолжалось около десяти минут. После чего Иоанн вставал с колен, полный торжественной радости, в каком-то ликующем пророческом экстазе.

На проскомидии просфор бывало так много, что их приносили целыми большими корзинами и ставили на табуретки с левой стороны жертвенника, Иоанн быстро вынимал частицы и бросал просфоры в пустую корзину, стоявшую с правой стороны. Он молился громко: «Помяни Господи всех заповедавших мне молиться о них!» Собравшиеся в храме убеждены были, что этой краткой молитвы было достаточно, чтобы через посредство священника совершались чудеса во всех концах не только России, но и вселенной. Многие во время проскомидии лично подходили к отцу Иоанну и просили его помянуть своих родственников, вынуть хотя бы одну просфору.

Служба продолжалась. Иоанн вынимал Агнца[98], с любовью и внимательностью равнял Его, обрезывал со всех сторон и благоговейно клал на дискос[99]. Сослужащие с Иоанном священники стояли рядом и не отходили. В эти минуты и они, и верующие испытывали религиозный экстаз, когда казалось — вот Он, Христос! Здесь Он! Среди собравшихся в храме! Становилось благоговейно страшно от каждого вдохновенного возгласа, раздававшегося с амвона. Вживую чувствовалось, как ангелы реют крылами.