Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

Литургия продолжалась… Отверсты Царские врата… Произнесен первый возглас… Иоанн неожиданно, порывисто берет напрестольный крест и с любовью целует его, обнимает его руками, восторженно смотрит, уста его шепчут слова молитвы. Потом он раза три, четыре подряд лобызает его, прикладывает его к своему челу… Уста снова что-то шепчут.

Первая часть литургии — преимущественно часть молебная. Иоанн в это время больше всего сознает себя как молитвенника «за люди». Он весь охвачен сознанием огромной ответственности пред этими немощными, вверившими ему себя, благо своих и души, и тела, и точно спешит молиться за них. Молится порывисто, настойчиво, не просит, а требует от Бога исполнения просьбы этих несчастных с властностью священника, поставленного Христом.

С великого входа начинается вторая важная часть литургии. Иоанн берет святую чашу и относит ее, прибавляя от себя: «Изведоша Его вон из винограда и ту убиша Его». И этими словами вводит себя, как он говорил, «в священные воспоминания последних дней Христа Господа». Он отдается переживанию святых картин евангельского прошлого: он в Гефсимании, в Сионской горнице, около Голгофы.

По поставлении Святых Даров[100] на престол Иоанн читает обычную молитву о ниспослании благодати на людей. Но от себя прибавляет: «На всех разсадницех юношеских и отроческих, духовных и мирских, мужских и женских, градских и сельских, и на всем неучащемся юношестве; — на всех разсадницех духовных, монашеских — мужских и женских, — на нищих людях Твоих, вдовицах, сирых и убогих, — на пострадавших от запаления огненного, наводнения, бури и труса, — от недорода хлеба и глада, — на всех заповедавших мне недостойному молиться о них и на всех людях Твоих».

Лобызая после возгласа «возлюбим друг друга» сослужащих священнослужителей в оба плеча, говорил: «Христос посреде нас живый и действуяй». Эти слова производили огромное впечатление. Как записал в своих воспоминаниях один из духовных чад священника: «Я стоял, пораженный этими словами, и невольно думал. Да, вот среди нас, а не там, где-то вдали находится Христос Спаситель, находится не как отвлеченная доктрина, а живой, «живый и действуяй». Он среди нас. И даже «действуяй». Жутко становилось, трепетом великим наполнилась невольно душа. Я готов был упасть перед престолом».

Но вот приближаются священнейшие минуты литургии. «Горе имеим сердца, — восклицает Иоанн и затем прибавляет от себя: — Сам Господи, вознеси долу приклоншияся сердца наши!» — «Благодарим Господа!» — снова восклицает Иоанн. Первые два слова молитвы: «Достойно и праведно поклонятся» произносит громко, а последние тише, смолкая совершенно под конец. Иоанн отдается воспоминаниям. Он видит Христа Бога в Сионской горнице, кругом Его апостолы. Любимый Иоанн на персях Его. Он светлый и скорбный делит хлеб, поднимает чашу. Иоанн спешит; его голос спешит радостно возгласить народу слова обетования. Он поворачивается к народу и говорит громко: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, пийте от нея вси». Так и слышится в эти минуты в голосе батюшки: «За нас пролита кровь, за вас, за тех самых, что вот стоите здесь в данную минуту, а не за тех только, что стояли у креста. Она пролита не за отвлеченное какое-то человечество, а за живых людей, за каждого бедняка, убогого, богатого, знатного, мужчину и женщину. Твоя грудь едва прикрыта рубищем, и за тебя пролита кровь. Ты забыл и отверг Бога, и за тебя пролита эта святейшая кровь. За ваши грехи, стоящие здесь, страдал Христос!»

Произнося эти слова, Иоанн не раз прикасался перстом к чаше, как бы даже с силой ударяя по ней. Снова подчеркнуты слова: «за вы и за многия изливаемая». Теперь он держит в руках святой дискос и, касаясь губами его краев, молится. Ощущается веяние Духа Святого, чувствуется, что Иоанн «слышит» приближение благодати и ждет ее, и зовет. Это третий, самый великий момент литургии — здесь торжество и победа! Иоанн мысленно видит Господа на Голгофе, но в славе воскресшего победителя. Пастырь в эти минуты сам восходил на Голгофу за Господом, и скорбь переходит в радость Воскресения. Борьба слез и радостного восторга, постепенная победа торжественной радости над скорбью — это и есть то самое великое и страшное, что делает службу Иоанна необычайной.

Теперь отец Иоанн начинает молитву пресуществления[101]: «Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолам ниспославый, Того Благий не отыми от нас». В первый раз он произносит эти слова торжественно и победно, но более или менее спокойно. Второй раз голос приподнимается, дрожит. В нем усиливается оттенок радости. Мы слышим, что он уже знает всё, уверен в том, что сейчас совершится чудо, слышит приближающийся свет невечерний и с радостью всматривается вперед, готовый сказать: «Осанна!.. Грядет Господь!.. Встречайте!» Третий раз читает Иоанн: «Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа»… Его глаза широко открыты, кажется, он видит Самого Господа, идущего «заклатися и датися в снедь верным». Он чувствует присутствие Христа всем существом. — Здесь Он… Здесь, — будто шепчут его губы. И это «здесь» ясно читается в его глазах. Всех присутствующих охватывает благоговейный трепет.

Вот и настал момент… приобщается Иоанн тела и крови Христовых… Лицо его изменяется. Нет более на нем и следа той утомленности и какой-то скорби или грусти, какие можно видеть, когда он только что входил утром в храм. Необыкновенная духовная радость, необыкновенный мир и небесный покой, необыкновенная сила и мощь отображались теперь в каждой черте его лица. Его лицо как бы светилось, как бы издавало сияние. Иоанн готов снова трудиться без всякой устали с утра до самой поздней ночи, он запасся теперь силами на все предстоящие ему дневные труды и заботы.

После одной из таких служб Иоанн записал в дневнике: «Сегодня соединился с Господом в таинственном причащении на ранней литургии и бых полнота Исполняющего всяческая во всех. О, если бы это было всегда!., то есть чтобы наполнить всех — все сердца»[102]. Характерно это «все сердца» — в этом проявляется стремление к неразрывной связи с паствой и совместное приобщение к Святым Тайнам, в этом сущность понимания им общественной значимости пастырского долга.

Воздействовал Иоанн на свою паству и словом проповеди. Хотя, как отмечают очевидцы, он и не славился особым ораторским искусством, но поучения его были просты и понятны, правдивы и убедительны. Скорее, он даже и не проповедовал в точном смысле этого слова, когда приходской священник словом хочет увлечь, увести за собой слушателя, вложить в его мозги мысли высокие и правильные, но, как правило, заимствованные проповедником из «чужой головы». Иоанн же любил наводить слушателей на размышления и заставлял вникнуть в самого себя, внутреннего, призадуматься над жизнью своей. В этой ситуации создавалось у слушающего впечатление, что он сам «дошел» до правильного вывода. Это ошеломляло человека, вдруг он обнаруживал способность к поиску и нахождению духовной истины!

Вот почему после почти каждой проповеди к Иоанну приходили несколько слушателей за разъяснениями и просили дополнительных сведений. Пастырь охотно давал их, беседа нередко затягивалась на два-три часа. Непременно вокруг собиралась толпа жадно слушающих людей, как бы примеряющих на себя ход доверительной беседы пастыря и прихожан.

— Ну, подумай, сообрази, — ласково говорил Иоанн своему собеседнику, — ну, возьми пример с соседа… — И сейчас расскажет какую-либо притчу, всем очевидную, и путем аналогии приведет сомневающегося к истине.

Однажды зашла речь о бытии Бога.

— Батюшка! Вот Библия говорит о происхождении Земли, человека. А если взять науку…

— Не бери науку в критику Библии, — строго перебивал пастырь. — В Бога мы можем только верить, а не доказывать Его бытие. Кто верит, тот не требует доказательства, а если ты хочешь доказывать, так где же вера? Я тебе говорю: у меня в кармане есть булка; а ты отвечаешь: верю, батюшка, а дай-ка я рукой пощупаю. Одно из двух: верь или щупай.

— Но ведь учение свет, батюшка?