Ромен Роллан - Жизнь Микеланджело

«Это важное решение: помни, что между мужем и женой всегда должна быть разница лет в десять, и смотри, чтобы твоя избранница была не только доброго нрава, но и пользовалась хорошим здоровьем… Мне называли двух особ; одна мне понравилась, другая нет. Если ты надумаешь, напиши мне, какая тебе больше по душе, я сообщу тебе свое мнение… Ты волен выбрать любую девушку, лишь бы она была благородного происхождения и хорошо воспитана, а если ты хочешь жить мирно, то лучше возьми бесприданницу, чем богатую…[317] Один флорентиец говорил мне, что тебе сватают девицу из дома Джинори и что тебе она нравится. А мне так не нравится, что ты хочешь взять в жены девушку, которую никогда бы за тебя не отдали, если бы отец накопил хорошее приданое. Я желаю, чтобы девушку выдали за тебя, а не за твое богатство… Единственное, чем ты должен руководствоваться, – это здоровьем души и тела, чистотой рода и нравов, а также тем, кто ее родители; последнее очень важно… Потрудись найти невесту, которая не гнушалась бы в случае нужды мыть посуду и вести хозяйство… Что касается красоты, то, поскольку ты сам не первый красавец во Флоренции, не очень-то об этом беспокойся, лишь бы только твоя суженая не была калекой или уродом…»[318]

После долгих поисков редкостная птица как будто была поймана. Но в последнюю минуту вдруг оказалось, что невеста с изъяном, и свадьба разладилась.

«Говорят, она близорука, что, по-моему, существенный недостаток, Поэтому я своего согласия пока не давал. А поскольку и ты ничего еще не обещал твердо, я считаю, что если мои сведения подтвердятся, откажись от нее».[319]

Лионардо в конце концов пал духом. Он выражает удивление по поводу того, что дядя непременно хочет его женить.

«Да, я этого желаю, – отвечает Микеланджело, – ибо не хочу, чтобы наш род угас с нами. Я понимаю, конечно, что мир не рухнет, если ты останешься холостяком, но ведь каждая живая тварь стремится иметь потомство. Поэтому я и хочу, чтобы ты вступил в брак».[320] Наконец, и самому Микеланджело наскучили поиски невесты; нелепо так хлопотать о женитьбе Лионардо, если тот совершенно к этому равнодушен. Дядюшка заявляет, что не станет больше ни во что вмешиваться:

«Шестьдесят лет я занимался вашими делами, пора мне, старику, и о себе подумать».

Но тут подоспело известие, что племянник обручился с Кассандрой Ридольфи. Микеланджело очень обрадовался, он поздравляет Лионардо и обещает подарить ему к свадьбе полторы тысячи дукатов. Лионардо женится.[321] Микеланджело шлет свои поздравления молодым и сулит прислать нитку жемчуга Кассандре. Однако радость не мешает ему предупредить племянника, что «хотя он и не очень сведущ в таких делах, по его мнению, следовало разрешить все денежные вопросы до того, как Лионардо ввел жену в свой дом, так как деньги очень часто служат поводом к раздорам». Письмо он заканчивает шутливым предостережением:

«А теперь постарайся жить и здравствовать, ибо, да будет тебе известно, что число вдов всегда больше, чем вдовцов».[322]

Два месяца спустя, вместо обещанной нитки жемчуга, он посылает Кассандре два перстня – один с алмазом, другой рубиновый. Кассандра в благодарность шлет ему восемь сорочек. Микеланджело пишет:

«Сорочки очень хороши, особенно полотно, и мне очень нравятся. Но мне жаль, что вы потратились, ведь у меня все есть в избытке. Поблагодари от меня Кассандру и скажи ей, что я всегда к ее услугам, если она пожелает получить отсюда какие-нибудь римские или другие изделия. Пока я послал пустячок, но в будущем постараемся порадовать ее чем-нибудь получше. Дай мне только знать, чего ей хочется».[323]

Вскоре появились дети: первый, по желанию Микеланджело, был наречен Буонаррото,[324] второй, которому дали имя Микеланджело,[325] умер вскоре после рождения. Престарелый дядя не только пригласил в 1556 г. молодую чету погостить к себе в Рим, но и впоследствии принимал самое теплое участие в семейных радостях и печалях супругов, однако никогда не дозволял близким интересоваться его собственными делами, ни даже его здоровьем.

Помимо родственных связей у Микеланджело было немало знакомств среди самых замечательных и прославленных людей.[326] Несмотря на его нелюдимый нрав, совершенно неверно было бы представлять себе великого скульптора неотесанным деревенщиной, каким обычно представляют Бетховена. Микеланджело был настоящий итальянский аристократ, человек высокообразованный и старинного рода. С юношеских лет, проведенных в садах Сан-Марко у Лоренцо Великолепного, он поддерживал отношения с цветом итальянского общества того времени – знатными вельможами, герцогами, прелатами,[327] писателями,[328] художниками.[329] Он состязался в остроумии с поэтом Франческо Берни,[330] переписывался с Бенедетто Варки, обменивался стихами с Луиджи дель Риччо и Донато Джанотти. Современники искали случая насладиться беседой с ним, услышать его глубокие суждения об искусстве, замечания о творчестве Данте, которого никто так не знал, как он. Одна римская аристократка[331] писала, что Микеланджело при желании бывал «на редкость обаятельным и учтивым кавалером, какого и не сыщешь при европейских дворах». В своих диалогах Джанотти и Франсиско д'Оланда рисуют его утонченную вежливость и привычку к светскому обхождению. По некоторым письмам его к монархам[332] видно, что Микеланджело мог бы, если того хотел, стать весьма ловким придворным. Высшее общество никогда не сторонилось Микеланджело, он сам не желал сближаться с этим миром, но только от него зависело блистать в самых высоких сферах. Для Италии он был воплощением ее национального гения. Последний из оставшихся в живых мастеров высокого Возрождения, Микеланджело к концу своих дней стал его олицетворением, воплощая в себе одном целый век, исполненный славы. Не только художники смотрели на него как на существо высшего порядка,[333] короли преклонялись перед его величием. Франциск I и Екатерина Медичи оказывали Микеланджело всяческое почтение.[334] Козимо Медичи намеревался возвести его в сан сенатора,[335] а во время своего пребывания в Риме[336] обращался с ним как с равным, усадил подле себя и советовался с художником. Сын Козимо, Франческо Медичи, принял Микеланджело с непокрытой головой «в знак глубочайшего уважения к столь необыкновенному человеку».[337] Микеланджело чтили не только за его гений, но и за «высокую добродетель».[338] В старости он был окружен таким же ореолом славы, как Гёте и Гюго. Но это был человек иного склада. Ему чужды были и жажда популярности Гюго и то мещанское благоговение перед великими мира сего и перед существующим порядком, которым, при всей своей независимости духа, грешил Гёте. Микеланджело презирал славу, презирал свет, и если служил папам, то «только по принуждению». Да он и не скрывал, что «даже папы ему надоедали и часто сердили его своими беседами и приглашениями» и что, «когда он не был расположен идти во дворец, он не считался с их приглашениями и оставался дома».[339]