Люди и встречи - Владимир Германович Лидин

что утром будет тихое таянье, как часто бывает в эту пору в Москве. На углу одной из улиц мы простились.

— Приезжайте на Дальний Восток, — сказал Арсеньев, пожимая мне руку своей сухой, энергической рукой. — Я уверен, что нет писателя, который, побывав на Дальнем Востоке, не написал бы о нем книги. А знаете, это приятно — остаться в краевой литературе, — добавил Арсеньев вдруг. — Подумайте, сколько раз, изучая край, обратятся к вашей книге.

Мы пожелали друг другу встретиться еще раз и непременно на Дальнем Востоке, и я вернулся домой. Утром, проснувшись, я увидел, что идет снег с дождем, — Арсеньев не ошибся.

Каждый раз, обращаясь к замечательной книге Арсеньева, я вижу рядом с Дерсу Узала его литературного создателя. Много лет предстоит им шествовать рука об руку в литературе, пробуждая лучшие чувства, благородную приподнятость и любовь к родной стране у нашей молодежи.

Я приехал на Дальний Восток год спустя после смерти Арсеньева. Но Арсеньев, отдавший все свои силы Дальнему Востоку, не мог для него умереть, и мне казалось, что всюду встречаюсь я с его поэтом и историком, с его следопытом и неутомимым собирателем предметного мира населяющих его народов... и что, подобно Дерсу Узала, он не умер, а только надолго ушел в любимую им Уссурийскую тайгу.

ТРОФИМ БОРИСОВ

Я поднялся во Владивостоке на Тигровую улицу. В осыпях камней и дождевых проточинах, она круто уходила на сопку, откуда сверху — необычайный по голубизне — виден Уссурийский залив. В маленьком домике жил замечательный русский самородок Трофим Михайлович Борисов. Он был одним из лучших рыбников в Советской стране, учитель целого поколения рыбаков и вместе с тем писатель и путешественник.

Сын икряного мастера в Гурьеве, Борисов прошел весь свой жизненный путь самоучкой, нигде специально не учась, все познав опытом, на ощупь, своими так необычайно много умевшими руками. Его двухтомный труд о технике рыбного дела долгое время был основным пособием для многих тысяч студентов, но никто не поверит, что все образование автора состояло лишь в практическом познании жизни. Десятилетиями трудился Борисов. Он сам вспарывал брюхо рыбе и сам ее коптил. Сам составлял способы посолов. Сам изучал миграцию рыб. Много лет крышей ему служило небо, а жилищем — лодка рыбака. Много лет плавал он на кунгасах в Тихом океане, и на бударках в Каспийском море, и на оморочках по Амуру, и всюду у него были свои люди, рыбаки, ученики. Стоило ему высадиться на далеком берегу Камчатки — его встречали возгласом: «Трофиму Михайлычу!» Стоило ему появиться на астраханских промыслах — в ёриках или среди рыбачьих бударок в каспийских чернях, — всюду ему улыбались, снимали шляпы и приглашали к себе.

ТРОФИМ БОРИСОВ

И вот уже, засучив рукава, он потрошит рыбу (сам, непременно сам!) и готовит ее (тоже сам) и посмеивается заранее, зная, как будут удивляться его искусству. В реках Дальнего Востока, по которым тридцать лет плавал, он знает повадку каждой породы, все их навыки и особенности и впоследствии увлекательно расскажет об этом в своей книге «Тайна маленькой речки», столь пленившей Горького... Это история одной рыбы от момента, когда выметена в устье Амура икра лососевых, до брачной поры, когда — по закону лососевых, — дав в свою очередь жизнь новому поколению, она гибнет. Натуралист и испытатель, Борисов написал необычайную по свежести книгу, в которой все достоверно и как бы прощупано внимательными руками рыбака.

Борисов с гордостью называл себя старым рыбаком, вкладывая в это понятие познавание мира в качестве естествоиспытателя и путешественника. Он изъездил необычайно много, все самые глухие углы, и всюду, где побывал, он изучал природу, наблюдал и записывал. Борисов знал столько, что этого хватило бы для биографии не одного человека. В его комнатешке на Тигровой горе какие-то хитрые сети, ловушки, модели ставных неводов — все это придумано им, сплетено его руками, вычерчено им на чертежах...

Я познакомился с ним, когда ему было уже за пятьдесят и когда у Борисова явилась потребность весь многолетний свой опыт рассказать в книгах. На его удлиненном лице, в продольных складках испытаний, светились, почти горели удивительным молодым блеском глаза. Глаза Борисова были полны такой энергии, он весь был настолько в движении, в проектах, в намеченных им путешествиях, что казался лишь начинающим жизнь. Его добрым другом был такой же неутомимый путешественник Владимир Клавдиевич Арсеньев, которого Борисов глубоко чтил и любил. Он всегда говорил, что по многу раз перечитывает книги Арсеньева и что всегда ему кажется, будто, читая их, он совершает удивительное по свежести и по ощущению природы путешествие. Такого же порядка и книги Борисова. Он чувствует природу не со стороны — он познавал стихию моря, стихию плесов Амура, стихию Камчатки, пройдя через все испытания, всюду сам побывав. Арсеньев знал все, что происходит в тайге. Борисов знал все, что происходит в океане и реках. Встречаясь, они дополняли друг друга, оба не уставая познавать и учиться, оба с удивительной проникновенной любовью посвятив лучшие страницы своих книг: Арсеньев — гольду, Борисов — нивхам и нанайцам на Амуре.

У меня хранится подарок Борисова — гиляцкий божок из стойбища Тыр на Амуре, где Борисов долго рыбачил.

— Видите, у него губы намазаны жиром, — сказал мне Борисов серьезно, показав на плоское лицо божка. — Ни в коем случае не смывайте это. Ведь его увещевали целые поколения гиляков, прося о хорошем улове.

Вся жизнь этого неутомимого человека прошла в путешествиях и движении. Он уже стар, ему за шестьдесят, но он появляется то на научной конференции рыбоведов в Москве, то привозит новую, только что законченную им повесть или гиляцкую сказку, то он на Камчатке — неутомимый дух гонит его туда («Портят рыбу, плохие посолы»), то он вдруг снова на родном ему Каспии — где-то в Астрахани или даже в Гурьеве, то приходит письмо от Борисова с почтовым штемпелем Ташкента. Откуда-то с устья Амура или с Камчатки появляется вдруг Борисов в Москве. Он притаскивает два огромных, туго упакованных свертка.

— Сегодня угощу вас рыбкой, — говорит он загадочно. — Хорошо бы еще позвать кой-кого... устроим, так сказать, дегустацию.

Вечером он вооружается ножом и повязывается фартуком. Он хозяйствует на кухне, точными движениями оператора