Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

лишь кивнул.

– Какие тут в горах галантные мальчики! – усмехнулась студентка.

– Моя школа, – осклабился Немец, показав скошенные щучьи зубы.

– Мы уже не мальчики! – с обидой возразил мой друг и так посмотрел на Зою, что та поспешно перевела взгляд на Лиску.

Будущая актриса, уступив трубу Мишане, быстренько спустилась вниз, чтобы поближе разглядеть шикарную курортницу с фотоаппаратом.

– Ой, какая девочка! Тебе говорили, что ты… – воскликнула Зоя.

– Говорили, – довольно грубо отрезала «сержант Лидка».

Возникла неловкая пауза, и тогда, чтобы сгладить шероховатость, девушка-паж, показав на «соньку», спросила у Ларика:

– Твой маг?

– А то чей же!

– Хэ… – Лиска хмыкнула, но промолчала, понимая, что за такое разоблачение брат ее потом, без свидетелей, просто прибьет.

Немец ухмыльнулся и тоже не стал выдавать приятеля. А тут не спеша подошел Алан.

– А вот и наш Ихтиандр! – с явной издевкой представил его Гога.

– Тебя зовут Ихтиандр? – заулыбалась студентка. – Я заметила, у многих местных необычные имена. На экскурсию нас возил шофер Гектор. В баре не доливает шампанское Арамис. Наш стол в пищеблоке обслуживает Аида.

– Нет, Георгий Гансович пошутил. Меня зовут просто Алан. А вас?

– Зоя.

– Тома.

– Гога, так ты у нас, оказывается, Гансович? – усмехнулась ехидная Аникина.

– А что в этом такого ужасного? – скривил губы Немец и с ненавистью глянул на нашего вожака, а тот непринужденно поздоровался с девушками, показательно не подав пижону руки.

– Ух ты! «Зенит-Д»! – воскликнул великий ныряльщик, встав к недругу спиной и разглядывая фотоаппарат на Зоиной груди. – Я про такой читал, но еще не видел. Мощная штука! Можно посмотреть?

– Пожалуйста! Только не уроните…

– Нет-нет, я осторожно. Хай-класс: автоматический экспонометр!

– Может, вы меня сфотографируйте на паровозе? – попросила студентка. – Я покажу, где нажимать…

– Не волнуйтесь, сам разберусь.

– Мальчик, можно я на твое место встану? – попросила она Мишаню, обжившегося на трубе.

– А что я с этого буду иметь? – спросил наглец.

– Чего же он хочет? – удивилась Зоя.

– Жрать, – кратко объяснила Лиска.

– У меня, кажется, была ириска.

– Слазь! – приказал Ларик.

– Щас!

– Дам «соньку» поносить.

– Врешь!

– Матерью клянусь!

Мишаня проворно спустился, подбежал и схватил в обнимку долгожданный магнитофон, а Зоя дала ему конфетку. Когда она грациозно взбиралась на трубу, я отвел взгляд. Но горячий мингрел, тот, раздувая ноздри, буквально впивался глазами в девичьи выпуклости. Попутчица, словно почувствовав, обернулась и, нахмурившись, предупредила:

– Юноша, вы прожжете мне бриджи!

– Зоенька, не обращайте внимания, Илларион у нас дикий! – хохотнул Гога. – Я-то знаю.

– Может, он и дикий, но магнитофон у него классный! – заметила Тома. – Включил бы, мальчик!

– Кнопку нажми! – разрешил Ларик.

Обрадованный Мишаня так и сделал. Снова заклокотал Высоцкий, теперь про «маски кроликов, слонов и алкоголиков».

– А что еще есть? – поморщилась ткачиха.

– Перемотай! – приказал юный князь.

Алан, быстро разобравшись в устройстве «Зенита», фоткал Зою, принимавшую разные изящные позы, со всех точек, отбегая, приближаясь, припадая на колено. Затвор мягко щелкал, пленка в этом чуде советской техники переводилась не нудным вращением рифленой головки, как в моем «ФЭД-2», а одним движением бокового рычажка. Фантастика! А над поляной несся серебристо-дурманный голос Валерия Ободзинского, от которого с ума сходит тетя Валя, а ее подруга детства Ляля Быстрова твердит странную фразу: «За такой тембр отдалась бы не глядя!» Башашкин работал с этим певцом на каком-то левом концерте и как-то заметил: «О, этот одессит далеко пойдет, если не сопьется!»

Никто не знает, где солнце спит!

Никто не знает, где владыка Мира спит,

Где светило Мира спит,

Видит сны, чудо-сны,

А утром снова все встаем —

Солнце и мы…

И Зоя, балансируя на высокой трубе, как девочка на шаре, начала танцевать, точнее, извиваться всем телом, не отрывая ступни от узкой ржавой поверхности. Она делала это до оторопи красиво, совпадая в движениях и с музыкой, и даже с переливами дивного голоса. Казалось, ее фигура стало бесплотной, как пламя, еще несколько взмахов волнующихся рук, и она улетит к солнцу, проступающему ярким пятном сквозь облака.

– Глупая какая-то песня, – скривился Мишаня, сердитый от недоедания. – Не в склад, не в лад – поцелуй коровий зад!

– Ты ничего не понимаешь! – воскликнула Лиска, она, как зачарованная, глядела на танцующую москвичку.

– Это джаз, дебил! – пояснил Гога.

– Вот бы ее подогреть! – прошептал Ларик, впиваясь жадным взглядом в покачивающиеся Зоины бедра.

– Трудно будет, но постараюсь, – тихо ответил пижон и ухмыльнулся. – Симоновой пещеркой она уже заинтересовалась. С отчимом проблемы…

– Меня позвать не забудь!

– Посмотрим на твое поведение, – ответил Немец и, повернувшись к Тамаре, спросил: – А ты так можешь?

– Могу! – с вызовом ответила ударница. – Я лучше могу!

– Неужели? Покажи!

– Не хочу.

Песня закончилась, Зоя, как заправская артистка, присев, поклонилась публике и легко, в два приема, спрыгнула на землю. Мы захлопали, Алан отдал ей «Зенит» и попросил:

– Снимите и меня тоже!

С этими словами он одним махом взлетел на паровозик, подпрыгнул, словно акробат в цирке, и встал на руки, опершись о края трубы. Несколько раз щелкнул затвор. Изнемогая от непереносимой нежности, Ободзинский затянул другую песню:

Но что-то случилось этой весной,

Что-то случилось с ней и со мной.

И все вокруг, словно тогда.

Откуда вдруг эта беда?

Не успел Ихтиандр вернуться на землю, как на его месте очутился Ларик, он повторил стойку «на ушах», вдобавок развел в воздухе ноги, точно циркуль, и тоже сорвал аплодисменты. Мой друг для полноты триумфа изобразил в воздухе «велосипед», да еще истошным фальцетом подхватил, чуть переиначив, концовку песни:

Что-то случится.

Что-то случится,

Что-то случится!

Зоя и Тома выжидательно посмотрели на меня, удивляясь, почему я еще не на трубе. На девичьих лицах появилось выражение насмешливого недоумения. Поежившись, я шагнул к паровозу, отчетливо сознавая, что сейчас жутко осрамлюсь: все мои попытки на уроках физкультуры сделать стойку на руках заканчивались конфузом. На помощь пришел Алан:

– Стой, Юрастый! Тебе еще рано!

– Да вроде подрощенный мальчик! – усмехнулась студентка, а ткачиха прыснула в ладошку.

– Он сгорел! – объяснил наш вожак. – Вы его спину не видели.

– Покажи им! – посоветовала Лиска.

– Может, не надо? Ничего интересного… – сдержанно возразил я.

– Покажи-покажи этим неверующим феминам! – подхватил Гога.

Я, вздохнув, задрал на спине майку и почувствовал, как ветерок холодит рваные раны.

– Господи ты боже мой! – ахнула Тамара. – Кошмар! Какие жуткие волдыри! Уже лопаются…

– Бедненький! Можно потрогать? – спросила попутчица.

– Можно, – мужественно разрешил я, млея от нежного прикосновения прохладных пальцев и особенно от волшебного слова