На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

с ними был связан отдых от погрузок, прогулка в прохладе сказочного леса, под пение тысячи самых разнообразных, ярко окрашенных птиц и возможность пополоскаться в чистой, студеной воде. Свежую провизию, главным образом мясо, эскадра получала с берега. Говорили, что для этой цели быков гнали сюда чуть ли не со всего Мадагаскара и, конечно, поставщики, понимая, что в данном случае хозяевами положения являются они, запрашивали какие угодно цены.

Городишко Гелвилль прямо-таки разбогател благодаря стоянке эскадры в Носи-бе. В обыкновенное время сюда заходили, да и то чрезвычайно редко, только пароходы Messagerie Maritime, и цветное население городка вело самую ничтожную торговлю на островах; теперь же, Бог весть откуда, появилась масса лавок и с каждым днем их открывалось все больше и больше, а под конец нашей стоянки открылось даже учреждение, носящее громкое название «кафе-шантан». Лавчонки пестрели русскими вывесками, вроде «русский магазин», «Скопелитис поставщик флота» и проч.: держали их авантюристы всевозможных национальностей, но все с конечной целью – разбогатеть на русский счет. Торговали всякой дрянью, запрашивая невозможные цены, но торговля все же шла прекрасно, доказательством чего служило вырастание все новых предприятий, с самыми убедительными вывесками. Вообще, за время двухмесячной стоянки эскадры Носи-бе совершенно обрусел; даже почтовый чиновник, давая расписку на заказное письмо, желая щегольнуть своим знанием русского языка, прописывал часто место назначения письма русскими буквами.

В конце декабря к эскадре присоединился большой пароход «Esperance» с тушами мороженого мяса, но чуть ли не в самый день прихода парохода на нем испортились рефрижераторы, и дорогое мясо начало гнить. «Esperance» после этого каждый день выходил в море выбрасывать свой груз, и эскадра осталась бы на предстоящем переходе без необходимых запасов, если бы перед самым уходом нашим из Носи-бе не подоспел немецкий (Гинсбурга17) пароход «Regina». Почта в Носи-бе, конечно, также усиленно работала с приходом русской эскадры; уже через несколько недель в местной почтовой конторе обнаружился недостаток в марках в 25 сантимов и более мелких, и на простое письмо приходилось, поэтому, наклеивать марки в 40 и 50 сантимов, но и те скоро пришли к концу. Телеграфа здесь не было, и телеграммы отправлялись из порта Маюнга (на северной оконечности Мадагаскара), куда их доставляли на миноносцах.

Вначале адмирал несколько раз ходил на эволюции и стрельбу, но потом это было оставлено, так как за невозможностью где бы то ни было пополнить запасы снарядов приходилось их беречь, а кроме того, водолазы со всей эскадры было приступили к очистке подводной части судов – работе большой важности, ибо, за неимением на Мадагаскаре дока, придуманный адмиралом способ являлся единственным для облегчения судов от этого лишнего груза, сильно влияющего на их скорость. Насколько работа эта оказалась действительной и хорошо выполненной, доказывает то обстоятельство, что когда, спустя восемь месяцев, «Олег» вошел в док в Сайгоне, подводная часть крейсера почти не нуждалась в очистке.

26 февраля к эскадре присоединился военный транспорт «Иртыш», и больше ожидать было некого. Тем не менее, о дне нашего ухода не было решительно ничего известно, и даже никто не мог с уверенностью сказать – идем ли мы на Восток или будем возвращаться вспять; последний слух упорно держался на эскадре, хотя ему никто не верил, как не верили и агентским телеграммам подобного же содержания. Наконец, 2 марта, по окончании совещания флагманов и командиров, приглашенных для этого на «Суворов», стало известно, что уход эскадры назначается на завтра. Ранним утром мне пришлось отправиться с нашей командой на транспорт «Князь Горчаков», который должен был как можно быстрее принять остаточный уголь с немецкого парохода, так как последний, как и все иностранные угольщики, несшие службу при эскадре, сегодня отпускался. Грузили до полдня, когда приказано было возвращаться на крейсер. Эскадра уже готовилась к походу: из труб валил дым, канаты были подтянуты, шлюпки подняты и с «Суворова» сигналили диспозицию и условия предстоящего плаванья. В 3 ч дня все снялись и через некоторое время, когда, выйдя на простор, корабли перестроились в походный строй, с «Суворова» показали: «Курс NO23, ход 5 узлов».

VIII

…И бабища будто на камне сидит,

       Считает суда и смеется, –

«Плывите, плывите», она говорит,

     Домой ни один не вернется!

А. Толстой. «Три побоища»

Берега Мадагаскара скрылись. Эскадра, вытянувшись теперь в две бесконечные линии, представляла из себя красивое зрелище. С «Олега», шедшего по диспозиции в замке, виднелись обе ее колонны, сходящиеся далеко, далеко в одной точке, – это была «Светлана», шедшая головной; а когда стемнело и на кораблях зажглись огни, то казалось, что впереди длинная освещенная улица, и весело становилось смотреть на равноотстоящие друг от друга светящиеся точки, на горизонте еле заметные, ближе – более яркие, отчетливо обозначающие идущие корабли.

На другое утро «Суворов» лег на NO 60°, а после полудня еще склонился к Ost и прибавил ход до 7 узлов. Теперь уже не было никакого сомнения, что все слухи о нашем возвращении в Россию были чистейшей выдумкой; эскадра шла исполнить свое назначение, и возникал лишь вопрос: какой путь будет избран адмиралом для прохода в Китайское море – Зондский пролив или Малаккский? 5 марта с «Суворова» было приказано транспортам взять на буксир миноносцы, и благодаря тому что дело буксировки миноносцев не было еще налажено, эскадре несколько раз приходилось стопорить машины, и продвигались мы, поэтому, чрезвычайно медленно; так, например, в это утро, за время моей вахты с 8 до 12 часов, пройдено лишь 13 миль. Оборвется у миноносца буксир – транспорт, его тащивший, сигналом доносит о случившемся на «Суворов»; «Суворов», а за ним и эскадра, останавливаются, а оторвавшийся миноносец тем временем уже далеко позади беспомощно качается на зыби. Потом, подняв пары, он догоняет эскадру, снова принимает буксир, и, когда все готово, по сигналу с «Суворова», все трогаются дальше.

Случаи эти вначале были очень часты, но потом дело так наладилось, что они не повторялись и при большом волнении. Особенно же неприятно было, когда транспорты теряли свои миноносцы ночью. «Олегу», с которого лучше, чем откуда бы то ни было, можно было наблюдать за арьергардом эскадры, состоящем из транспортов, было вменено в обязанность, с наступлением темноты, каждый час передавать по телеграфу на «Суворов» об их состоянии и, конечно, мы следили за ними вовсю и всякое лыко ставили в строку. Что в колонне произошло расстройство, – видно было по тому, что правильная цепь огней оказывалась нарушенной, но причину