Моя бесстрашная героиня - Владимир Абрамович Цесис

– Что с тобой? – спросила Марина жестко, подходя ко мне.

Будучи по природе своей храбрым человеком, она практически никогда не плакала, и для ее натуры было совершенно неприемлемо, чтобы я, ее надежная опора, падал духом. С того самого дня, как мы познакомились, так это было или нет на самом деле, не мне судить, но Марина всегда считала меня сильным и смелым человеком. Менять это мнение, да еще в критический момент ее жизни, она не собиралась.

Когда я объяснил ей причину моих слез, она потребовала от меня успокоиться и взять себя в руки.

– Послушай меня, Вовка, – сказала она строго, не сводя своих глаз с меня, – бессчетное количество раз и из разных источников я слышала, что принимать эстроген – опасно. Ты что, забыл, что, следуя именно твоему совету, я много раз пыталась заменить эстрогены чем-то другим, но мне ничего не помогало? Запомни раз и навсегда, что без эстрогенов я бы просто не смогла функционировать все эти годы. Эти гормоны в буквальном смысле помогли мне выжить, без них я не смогла бы ни работать, ни заниматься хозяйством. Это мое тело, и это было мое собственное решение. Я ненавижу, когда ты, мой мужчина, плачешь. Вытри слезы со своего лица и больше никогда, слышишь, никогда, никогда не смей плакать в моем присутствии. Никогда не забывай, что я всегда действую по своей воле, и окончательное решение относительно себя, если я буду в здравом уме, я буду принимать сама.

Секретарь клиники, при виде моей реакции, вызвала в комнату ожидания доктора Дженовези. Неожиданно теперь вместо беспристрастного доктора с сухими формальными манерами передо мной стояла заботливая и отзывчивая женщина. Лишний раз доктор Дженовези напомнила мне, что гормональное лечение – это стандартная практика, и миллионы женщин по всему миру, страдающие от выраженных симптомов климактерического периода, принимают гормоны ежедневно.

– Не занимайтесь самобичеванием. Читайте литературу повнимательнее. Согласно научным данным, разница между женщинами, страдающими агрессивной формой рака, не принимавшими эстроген, и теми, кто принимал этот препарат в течение 5 лет, составляет только 2,3 процента. По приблизительным подсчетам это один дополнительный диагноз рака на 50 принимавших.

Мне стало очень стыдно, что я перетянул на себя внимание с Марины, которая заслуживала его намного больше, чем я. Как мог я забыть, что раком страдаю не я, а Марина? Как это было до сих пор, я обязан быть ее опорой, сильной и непоколебимой. Я – лучший друг Марины, и моя обязанность – всегда помогать ей и верить в хороший исход заболевания. С этими мыслями я возвратился в более спокойное расположение духа и поблагодарил доктора Дженовези.

Перед тем как уйти из клиники, мы позвонили сыну и его жене, чтобы рассказать о результате визита. Пока Марина говорила по телефону, я думал, что благословенны те, у кого есть семья, близкие люди, сочувствующие им. Одно дело слышать слова утешения от друзей и знакомых, и совсем другое от тех, кто связан с тобой кровью и искренне тебя любит.

Как бы продолжая предыдущий разговор, по дороге домой Марина сказала мне, что винить кого-то, в том числе и себя, – это дорога в никуда. Я понимал, насколько она была права. Мне не припоминалось, чтобы она сама когда-нибудь и кого-либо винила в ее жизненных проблемах.

Через три дня Марина явилась в Процедурное Отделение. До внутривенного лечения, как и любому другому пациенту, ей сделали анализ крови. К тому времени, когда ее вызвали на процедуру, анализы были уже готовы. Если бы белых или красных кровяных клеток, тромбоцитов или других компонентов цельной крови оказалось меньше или больше допустимой нормы, то врач мог бы отложить курс лечения на неделю и более. При необходимости, пациенту могли назначить лечение для стимуляции производства костным мозгом того компонента крови, который не соответствовал норме.

Среди массы плохих новостей, окружавших нас, были всегда и хорошие. Например, однажды, когда после химиотерапии требовалось увеличить в ее крови уровень белых кровяных клеток, т. е. лейкоцитов, ей был назначен препарат Neulasta для стимуляции их производства в костном мозгу, который, можно сказать, «вмиг» разрешил эту проблему. Мы с Мариной были счастливы, что здесь, в США, у нас есть возможность лечить ее самыми совершенными методами, доступными современной медицине.

У меня самого был некоторый опыт знакомства с чудесами американской медицины. В 1974 году, когда моя семья приехала в Штаты из России и я сумел сдать необходимые экзамены в области медицины, в августе 1975 я стал врачом-резидентом в Illinois Masonic Medical Center в Чикаго, где я специализировался в моей любимой педиатрии. Мое первое назначение было в ICU, в отделение интенсивной терапии для новорожденных.

Мой первый день там был незабываемым. Когда рано утром, в августе 1975, я пришел на работу и, переступив порог отделения для новорожденных, увидел медицинское оборудование, у меня было ощущение того, что я попал не в другую страну, а на другую планету. В 1975 году в Советском Союзе техническое оборудование для поддержания жизни больных новорожденных было крайне примитивным по сравнению с мировыми стандартами. Впервые в жизни в этом отделении я увидел закрытого типа инкубаторы, снабженные всем необходимым для поддержания жизни недоношенного младенца. Вероятно, современному читателю в это трудно поверить, но тогда я и представить себе не мог, что существует одноразовое disposable медицинское оборудование. В те времена в Советском Союзе иглы, шприцы, салфетки использовались многократно, пока они не приходили в полную негодность. Впервые в жизни помимо инкубаторов и изоляторов я увидел централизованную подачу кислорода и вакуума, хирургические наборы для катетеризации пупочных сосудов, и все это было одноразовым. Словно всего этого было недостаточно для первого ознакомления, в тот же день я узнал о существовании таких жизненно необходимых вещей, как молочные смеси для новорожденных. О чём-то подобном я читал в научных журналах, но даже не смел подумать о том, что смогу увидеть все это собственными глазами. У меня было ощущение, словно магическим образом меня телепортировали в реальность другого столетия.

И вот сейчас, 30 лет спустя, в онкологическом Процедурном Отделении, где я имел возможность находиться из-за – к сожалению – болезни Марины, я не переставал удивляться оборудованию для диагностики и лечения, которым пользовались без ограничения для помощи больным. После этого я ещё много раз имел возможность раз видеть собственными глазами доказательство стремительного прогресса медицины в стране. Этот прогресс не останавливался на достигнутом