Королев. Главный конструктор - Мария Стефановна Бушуева

«мертвые петли», стало понятно, что на планерах можно учить фигурам высшего пилотажа. О смелом полете Степанчонка писали журналы, хвалили в них и сам планер.

Сам Королев, к сожалению, полета не видел: он заболел тифом с тяжелыми осложнениями. В Феодосию, где он лежал в больнице, срочно приехала Мария Николаевна, забрала Сергея в Москву.

Глава 7

От планера к ракете

Он счастлив только тогда, когда преодолевает.

В. Итин

Был ли Королев фаталистом?

А. Шопенгауэр, рассуждая «О видимой преднамеренности в судьбе отдельного лица», писал, что трансцендентный фатализм «постепенно слагается из опытов собственной жизни. Именно между ними каждому бросаются в глаза известные события, которые, благодаря своей особенной и значительной целесообразности для него, носят на себе, с одной стороны, ясно выраженную печать моральной, или внутренней, необходимости, а с другой стороны – такую же печать внешней полной случайности.

Многократное повторение таких событий постепенно приводит к мнению, которое часто обращается в убеждение, – что жизнь индивидуума, какой бы запутанной она ни казалась, представляет собою внутренне-стройное целое с определенной тенденцией и поучительным смыслом, – нечто вроде всесторонне обдуманного эпоса»[22].

Жизнь Сергея Павловича Королева, действительно, предстает «всесторонне обдуманным эпосом». Печать «моральной, или внутренней, необходимости» в его личности хорошо просматривается: эпический герой проходит сквозь лабиринт тяжелых испытаний, победив обстоятельства и сметая все препятствия. А вот с печатью, на первый взгляд, «полной случайности» – внезапным поворотом Королева от планеров и самолетов к ракетостроению – далеко еще не все ясно.

Биографы неоднократно подчеркивают реализм Королева, его стремление видеть в идее быстрое ее заводское воплощение, его конкретное мышление, – практический склад ума отчетливо проявился в его деятельности. Голованов несколько раз употребляет эпитет «хитрый», то есть еще и намекает, что Сергей Павлович порой был ориентирован на конкретную сиюминутную выгоду, мол, когда поступал в Киевский политехнический писался украинцем, а в МВТУ – стал русским, – а ведь имел он право писать и так и так; для ускорения дипломного проекта выбрал авиетку – маленький самолет, над которым за два года до этого работал с Кричевским. Пусть за эпитетом Голованова и проглядывает добрая улыбка исследователя, все-таки подмеченное им – не хитрость, а проницательное предугадывание и умное использование имеющегося.

– Точно из-под земли Сергей Павлович вырастает, едва возникает сложная ситуация, – поражались впоследствии его сотрудники. Поражались и его способности о, казалось бы, невыполнимом сказать:

– Сделаем!

И делали!

Интуиция вела Сергея Королева с юности. Интуиция его работала, так сказать, на больших и на малых оборотах, и когда на малых, он мог показаться и «хитроумным». Королев об авиетке задумался еще в Киеве, когда свой самолет конструировал склонный к летной эквилибристике Алексей Павлов, погибший на нем в 1928 году. Возможно, тенью этой гибели, о которой Сергей Павлович узнал, были вырвавшиеся у него слова перед первым полетом на СК-4: «Закройте за мной крышку гроба!», удивившие тех, кто был рядом. И, вполне вероятно, работая над проектом вместе с Саввой Кричевским, он не оставлял давней своей мечты познакомиться с Туполевым.

Поэтому решение сделать проект СК-4 дипломным только на первый взгляд ситуационное и «хитрое»; скорее всего, оно было выношено Королевым и внезапно «открылось» как идея, оказавшись, судя по результатам – не просто защите диплома, не просто личному доброму знакомству с руководителем диплома, но и работе в туполевской «шараге», спасшей Королева от лагеря Колымы, – очень точным.

* * *

Медленно выздоравливая, Королев всю зиму много читал. Он провел несколько месяцев дома на временной инвалидности после трепанации черепа вследствие острого отита, видимо, осложненного мастоидитом или, того хуже, начавшимся отогенным абсцессом – тяжелых и опасных осложнений после перенесенного тифа.

Циолковский К.Э. На Луне: фантастическая повесть

[Музей космонавтики]

Циолковский К.Э. Исследование мировых пространств реактивными приборами

[Музей космонавтики]

– Очень понравилась мне книга Вивиана Итина «Высокий путь»[23], – как-то сказал Марии Николаевне.

Запавшая в душу читателя книга многое может рассказать о нем самом. Сборник повестей «Высокий путь», изданный в 1927 году, включал первую в СССР, опубликованную раньше «Аэлиты» А. Толстого, фантастическую повесть «Страна Гонгури» о планете будущего и две повести об авиаторах – представителях Авиахима и Добролета: «Каан-Кэрэдэ» и «Высокий путь» («Люди»). Вивиан Итин сам летал на «юнкерсе», и его достаточно профессиональные суждения об авиации, конечно, оказались близки Королеву, успевшему до болезни окончить школу летчиков и получить свидетельство пилота. В «Каан-Кэрэдэ» писатель касается и планеризма, что сразу делало автора «своим», и потому на образы главных героев-летчиков легко накладывались собственные черты Королева. Было и обратное влияние: мысли автора невольно перетекали в читающего.

Вот отрывок из разговора двух братьев-авиаторов, который мог запечатлеться в его памяти:

«– Через несколько лет мы превратимся в каких-то вагоновожатых! (…) Торгаши, дипломаты, всякая международная сволочь будут садиться в наши машины, не подавая руки… Крути, Гаврила!

– Ну, – сказал Эрмий, – тогда мы можем несколько переменить профессию! Я надеюсь, мне еще придется управлять, вместо международного лимузина, межпланетной ракетой… Ты знаешь, что проекты Годдарда и Оберта близки к осуществлению?».

В повести «Страна Гонгури» «межпланетное сообщение стало обычным», в небо поднимаются громадные межпланетные корабли. Упоминается даже состояние невесомости – автор, возможно, был знаком с трудами Циолковского, правда, в повести имя ученого не упоминается, мог Вивиан Итин в Новосибирске, где многие годы жил, встречаться и с Юрием Кондратюком (Шаргеем), чьи теоретические разработки впоследствии сослужили космонавтике США добрую службу при разработке способа отправки космонавтов на Луну.

Героя «Страны Гонгури» в конце повести ведут на расстрел. В некотором смысле книга «Высокий путь» оказалась пророческой не только для ее автора, арестованного 28 апреля 1938 года по абсурдному обвинению (в приговоре он назван «японским шпионом») и в том же году расстрелянного, но и для ее читателя Сергея Королева.

«Мне удалось усовершенствовать один из двигателей воздушных кораблей. Я видел, как мои машины распространились всюду, но никто даже не знал моего имени…» – в этих строках повести сразу проступают две судьбы: Королева и Глушко, имена которых долгое время были засекречены.

* * *

Вернувшись в ЦАГИ (до болезни он работал уже там), Сергей Павлович не бросает и конструирование в «домашнем КБ». Вновь помогает проектировать Сергей Люшин. Каждый вечер в квартире на Октябрьской работают несколько человек, а Королев – четко руководит, мгновенно находя и тут же исправляя недочеты. Он как бы вмещает всех работающих по одной теме в свое собственное «я»: так нередко отец,