Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

где мы печатали наши листки), распространял литературу, получаемую от ЦК и из-за границы, посылал ораторов на заводские летучки и на митинги, организовывал демонстрации, назначал руководителей кружков высшего типа для районов и т. д. Какие вопросы обсуждались на первом заседании комитета, куда я попал в день моего приезда в Одессу, я не помню. После заседания я получил явку к товарищам из Городского района и приступил к работе.

Я нашел функционирующим районный комитет. В него входили: сапожник Володя Мовшович{98}, Анна («Стриженая»), портниха (я ее потерял из виду), строительный рабочий Александр Кацап (Поляков) — позже, в Февральскую революцию 1917 г., обнаружилось, что он состоял агентом охранки с 1911 г., Яков — «Экстерн» (И. В. Штульбаум), Петр — болгарин, фамилии не помню, рабочий с табачной фабрики Попова, один типограф и еще несколько товарищей, имена и клички которых я забыл. Каждый из членов районного комитета был связан с группами и ячейками той профессии, где он сам работал, а через них был связан с рабочими и работницами той же профессии. Таким образом осуществлялась связь Одесского комитета с рабочими фабрик, заводов и мастерских: организатор района связывал Одесский комитет с райкомом, члены же райкома связаны были с группами и ячейками, а члены ячеек и групп проводили директивы Одесского комитета и райкома среди рабочих, и, наоборот, они информировали райкомы, а те через районных организаторов — Одесский комитет о настроениях среди одесских рабочих. Как были организованы два других района Одессы, я не могу определенно сказать, так как мне не пришлось в них работать, но я думаю, что формы организации их не отличались сильно от форм организации Городского района. В Городском районе были главным образом мелкие предприятия: сапожные и портняжные мастерские, типографии, строительные конторы и артели, конторы и магазины, несколько табачных фабрик (самая крупная из них была фабрика Попова) и чаеразвесочная Высоцкого.

Райком заседал не реже 1 раза в неделю, а иногда и чаще. Состав райкома был довольно квалифицированный. Все вопросы обсуждались подробно и обстоятельно. Как организатору района, мне приходилось бывать во всех группах и ячейках района (у меня как организатора Горрайкома был помощник — С. Б. Бричкина{99}), но больше всего я обращал внимание на работу среди рабочих и работниц табачных фабрик. Кроме собраний табачников, членов партии, мы собирали очень часто рабочих и работниц разных табачных фабрик, на которых присутствовало по 50–60 человек, где я выступал с докладами на разные темы.

Так шла и расширялась работа до середины сентября. С каждым днем мы получали все новые и новые связи с различными предприятиями.

В Одессе зашевелились либералы: они назначали публичные заседания городской думы, где произносили громкие, оппозиционные речи и устраивали банкеты, на которых они вдоволь болтали. Вольнее стало дышать. Я не помню, чтобы с середины сентября в. Одессе были аресты. Кое-где уже начались митинги в учебных заведениях.

В середине лета 1905 г. в Одессе, кроме большевистского комитета, существовали еще комитеты меньшевиков, Бунда, эсеров и дашнаков. В конце августа или в начале сентября был поднят вопрос об устройстве совещания из представителей трех комитетов: большевиков, меньшевиков и Бунда. Точно не помню, какой из вышеназванных трех комитетов выдвинул вопрос о совещании. Предполагаю, что инициаторами были бундовцы, ибо у нас с меньшевиками были очень обостренные взаимоотношения, значит ни мы им, ни они нам не могли предлагать устройство совместного совещания. Думаю, что инициатива созыва совещания принадлежала бундовской организации еще и потому, что организационно она была ближе к меньшевикам, но по многим тактическим вопросам тогдашнего времени одесские бундовцы солидаризировались с нами. Помню, что в нашем комитете обсуждался вопрос о совместном совещании и комитет согласился в нем участвовать, для чего т. Гусев и я были избраны представителями от комитета. Последним был намечен целый ряд вопросов для внесения на совещание (земская кампания, выборы в Булыгинскую думу и т. д.). Насколько я могу припомнить, было только одно собрание представителей трех комитетов, которое так и кончилось ничем, ибо представители Бунда хотели, чтобы все три комитета уговаривались насчет совместного практического проведения той или иной кампании, не встречающей разногласий, не вдаваясь при этом в обсуждение вопросов, по которым имеются разногласия. Так как у нас с меньшевиками были почти по всем вопросам тактики крупные разногласия и мы с ними боролись везде, где только встречались, то мы не могли согласиться на такие условия. Все же попытка договориться не пропала бесследно. В октябрьские дни выступали совместно не только все социал-демократы, но и все революционные организации. Но об этом ниже.

В конце сентября начались митинги в университете, первоначально только для студентов, но затем они постепенно превратились в народные митинги и стали беспрерывными. Организация митингов внешне находилась в руках студентов, фактически же ораторов выставляли все революционные партии. Конечно, на этих митингах выступали, кроме представителей партий, все, кто только хотел. Поэтому они носили хаотический характер. Помню такой курьезный случай: бундовцы потребовали, чтобы им дали право выступать на их родном языке, ибо на митинге, по их словам, присутствуют также рабочие и работницы, не понимающие других языков, кроме еврейского. Председатель митинга спросил собрание, кто из присутствующих не понимает по-русски, и громадное большинство митинга высказалось за то, чтобы говорить только по-русски. Бундовцы возмутились результатом голосования: им, мол, не дают равноправия; тогда, после нажима всех социалистических партий, собрание согласилось выслушать оратора на еврейском языке. Последний выступил и начал свою речь, в которой было больше 60 % русских слов. Поднялся такой хохот, что сконфуженный оратор был вынужден оставить трибуну.

Мимоходом хочу отметить, что бундовцы создавали свои параллельные организации в Киеве, Одессе, Екатеринославе и других русских городах рядом с существующими организациями РСДРП, хотя они сами считали себя частью РСДРП. Одним из мотивов для оправдания своих действий они приводили то соображение, что в вышеназванных городах имелись рабочие и работницы, которые не знают русского языка. Странный мотив! Как будто местные комитеты РСДРП не могли работать и не работали среди этих слоев рабочие и на еврейском языке.

Положение в России с каждым днем становилось все революционнее: в Питере и во многих городах России, в том числе и в Одессе, в разных отраслях производства шли беспрерывно стихийные забастовки с экономическими и политическими требованиями. Из районов поступали в комитет сведения о решительном настроении рабочих. Митинги в университете становились все более бурными, и было ясно, что массы ищут более революционных методов борьбы, чем митинги.

Приблизительно 12 (25) октября большевистский Одесский комитет стал обсуждать вопрос о более активных