Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

была близка Паустовскому. И покидал он её вовсе не на короткий срок. Бессрочно. Он просто уезжал. Совсем. По сути, это было бегство, ну или сказать более мягко – эмиграция. И пусть эта эмиграция выглядела как-то по-домашнему. Но это была именно она.

Июльский мятеж левых эсеров в Москве был порождением Брестского мира, который была вынуждена подписать молодая Советская республика 3 марта 1918 года.

По условиям «компромиссного» мирного договора, который обеспечивал выход России из войны и лишал её армии и флота, её территории – Польша и Прибалтика, западные области Белоруссии, Малороссия, Рижский залив и Моонзунские острова – переходили под влияние Германии и Австро-Венгрии. Была потеряна Финляндия, южные области Абхазии попадали под власть Османской империи.

Ко всему этому Россия должна была признать независимость Украинской народной республики. Германия и Австро-Венгрия, в свою очередь, воспользовавшись ситуацией, заключили «мирный» договор с «независимой» Украиной, в котором в обмен на «защиту» последняя должна была поставлять своим прежним противникам продовольствие, да и ещё много чего из производимого на её территории. Фактически для Украины это означало безоговорочное уничтожение её независимости и полную оккупацию Германией и Австро-Венгрией.

Во главе «германской» Украины встал гетман Павел Скоропадский, чья власть по сути была марионеточной и существовала лишь для прикрытия оккупационных действий Германии и Австро-Венгрии, которые с катастрофической силой начали грабить Украину. Своей армии и полиции у гетмана практически не было.

Паустовский, покидая летом 1918 года Советскую Россию, ехал не просто туда, где прошли его детско-юношеские годы, он переезжал в совсем другое государство, крайне отличное от созданной в октябре 1917 года Российской Советской Федеративной Социалистической Республики – РСФСР. На Украине его ждала совсем другая реальность и абсолютно иные обстоятельства. И об этом он, конечно же, ничего не знал.

Чтобы получить разрешение на пересечение границы с Украиной, Паустовскому необходимо было обратиться в Комиссариат внутренних дел и получить документ – пропуск на выезд из России. Но для этого нужно было время, которого не было. Ему пришлось выбрать другой путь – нелегальное пересечение границы. В «Золотой нити» он об этом напишет так: «Летом, после восстания левых эсеров я продал свои последние вещи и уехал через Брянск и Зерново на Украину. В Зернове я перешёл границу».

Примечательно – о супруге Екатерине вновь не сказано ни слова. Но мы-то знаем точно – она была рядом!

Впрочем, не только июльские московские события заставили Паустовского уехать из России. Была ещё одна причина, по всей видимости, сыгравшая ключевую роль в принятии такого решения. И этой причиной было начало «красного террора» против врагов советской власти.

Но на Украине Паустовский попадёт в ещё больший водоворот событий, о которых вряд ли вообще мог помышлять.

В Киеве, устроившись на частной квартире, он начнёт работать корректором в газете «Киевская мысль», редакция которой располагалась на улице Фундуклеевской, 19. Это была одна из самых популярных антибольшевистских газет на Украине, пропагандировавшая либерально-демократические ценности.

Киев, осень 1918 года.

Внешне город жил показной мирной жизнью, затянутой густым облаком иллюзий, порождённых гетмановщиной. По сути, это был дремлющий вулкан, который время от времени извергал хаос и неразбериху смены власти, тем самым будоража городских обывателей.

«Жизнь в Киеве, – напишет Паустовский в повести «Начало неведомого века», – в то время напоминала пир во время чумы. Открылось множество кофеен и ресторанов, где сладостей и еды хватало не больше чем на тридцать посетителей. Но внешне всё производило впечатление потрёпанного богатства. Население города почти удвоилось за счёт москвичей и петроградцев. В театрах шли “Ревность” Арцыбашева и венские оперетты. По улицам проезжали патрули немецких улан с пиками и чёрно-красными флажками.<…>

На скетинг-ринге катались на роликах волоокие киевские красавицы и гетманские офицеры. Развелось много игорных притонов и домов свиданий. На Бессарабке открыто торговали кокаином…»

Центром притяжения творческой интеллигенции в городе был клуб-кафе, с весьма эксцентричным названием «Х.Л.А.М.», которое сложилось из первых букв творческих профессий (художники, литераторы, артисты, музыканты), расположенный в подвале самой известной в городе гостиницы «Континенталь» на углу Крещатика и Николаевской.

В кафе собирались творческие личности всех мастей. Бывали Леонид Утёсов и Виктор Шкловский, Илья Эренбург и Юлий Хайт, Осип Мандельштам и Рюрик Ивнев, Александр Вертинский и Михаил Кольцов… Кто-то бывал здесь от случая к случаю, но были и завсегдатаи.

Частенько захаживал в «Х.Л.А.М.» и Константин Паустовский:

«По вечерам я иногда ходил в литературно-артистическое общество на Николаевской улице. Там в ресторане выступали с эстрады бежавшие с севера поэты, певцы и танцоры. Пьяные вопли прерывали тягучее скандирование стихов. В ресторане всегда было душно, и потому, несмотря на зиму, иногда приоткрывали окна. Тогда вместе с морозным воздухом в освещённый зал влетал и тут же таял снег. И явственней была слышна ночная канонада».

К середине декабря мнимая мирная жизнь в Киеве, вернее её мираж, растворится как июльский туман после обильного ливня, что, пролившись с небес, скатывается с Владимирского холма в волнующийся Днепр.

С 14 ноября в Киеве установлен комендантский час, закрыты университеты и запрещены все собрания. Окружённый войсками Петлюры город вот-вот должен был принять новую власть Директории, ещё неизвестно, что ему сулившую. Затишье перед грядущей бурей было сродни последнему вздоху обречённого на смерть. Ко всему тому в городе участились убийства тех, кто «сочувствовал» большевикам. Впоследствии Виктор Шкловский так напишет об этом в своём «Сентиментальном путешествии»: «Хуже всех были украинцы: они расстреливали вообще большевиков как русских и русских как большевиков», причём не давая хоронить.

В «Киевской мысли» Паустовский проработал недолго. Ещё до закрытия 15 декабря 1918 года редакции из-за вступления в Киев войск Петлюры, он в порядке всеобщей мобилизации по гетманскому указу от 5 декабря о призыве тех, кто «родился с 1 января 1889 г. по 31 января 1898 г.», был призван в армию.

Впрочем, всеобщей мобилизации в Киеве всё равно не получилось. На службу к гетману шли неохотно. Дошло до того, что по адресам призывников ходили патрули и забирали тех, кто попадался. С Паустовским произошло именно это. Михаил Булгаков в «Белой гвардии» устами Алексея Турбина так скажет о свалившейся на голову киевлян мобилизации: «Все валютчики знали о мобилизации за три дня до приказа. Здорово? И у каждого грыжа, у всех верхушка правого лёгкого, а у кого нет верхушки, – просто пропал, словно сквозь землю провалился. Ну, а это, братцы, признак грозный».

О своём призыве в гетманскую армию Паустовский напишет в «Золотой нити»: «В Киеве по-осеннему солнечном, шумном и говорливом меня, как бывшего офицера, мобилизовали. Я был