Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

«Театр» в то время стал не единственной народившейся «тощей периодикой» новой власти. Киев, в очередной раз «вдохнув» воздух большевизма, надёжно сокрыв на время свою «белую» составляющую, «угодливо» выпустил в свет ряд изданий «красной» направленности, включая, в частности, пропагандистский журнал «Красный офицер», учреждённый Управлением военно-учебных заведений и издававшийся под неусыпным контролем самого Льва Троцкого[11], а также журнал «Зори», позиционируемый как орган искусств Наркомпроса.

Спустя несколько месяцев, вспоминая атмосферу будней в Наркомпросе и выражая своё отношение к той действительности, которую он встретит в Одессе, уже «беглый» Паустовский запишет в своём одесском дневнике 1920 года:

«Каждый день учёты, регистрации, допросы, реорганизации, сокращения штатов, слияния, аресты, боевые приказы, картавые мальчишки с револьверами на заду, дурацкая суета и отупелое ничегонеделание – так живут советские учреждения. Крепостные. Хуже крепостных – “сволочь”, скоты, которых дерут плетью ежечасно»{80}.

По признанию самого же Паустовского, он покинет Киев в августе (по другим сведениям, в октябре) 1919 года, когда город займут части Добровольческой армии под командованием генерала А. И. Деникина. Известно, что в это время в Киеве начнутся аресты тех, кто служил в учреждениях «красных», и Паустовскому ничего не останется, как только бежать из города.

Впрочем, у Паустовского на этот счёт есть личная «официальная» версия своего побега из Киева. Как только части белой армии вошли в Киев, была объявлена полная мобилизация всего мужского населения в возрасте до сорока лет. Несмотря на свою лояльность к власти белых, служить в их армии Паустовский не желал, что и стало причиной отъезда из Киева.

Но в этой версии Паустовского есть одно «но»!

Ведь перебирается он из Киева не куда-нибудь, а в поражённую чумой и холерой Одессу, которая 24 августа 1919 года была возвращена под контроль белых. В Одессе установится власть Вооружённых сил Юга России, при которой также будет объявлена мобилизация. Но Паустовский по какой-то причине избежит и её.

Не будем забывать, что Одесса конца 1919 года представляла собой некий анклав тех, кто не примирился с властью большевиков. Так вот, бежать от Добровольческой армии на территорию, ей же подконтрольную, как-то не вяжется со смыслом самого побега, если только не принимать во внимание простое желание Паустовского затеряться в новой обстановке, так скажем, сменить адрес пребывания.

Конечно, Паустовскому было бы крайне неловко признаться в том, что он покидал Киев из-за боязни мести белых за службу красным, однако всё же вернулся под власть белогвардейцев, но уже в Одессе.

Все эти повороты судьбы в биографии Паустовского не пройдут бесследно. Впоследствии он будет настойчиво искать оправдание тем поступкам. Его противостояние с самим собой, идущим наперекор действительности, станет порождением его характера.

«Ты такой несуразный. Тебе всегда будет тяжело жить, Кот», – однажды скажет ему мать.

Это станет приговором на всю жизнь.

Часть четвёртая. «В нашем положении… – это ждать смерти…». Одесса: 1919—1922

Более двух недель Паустовский вместе с женой Екатериной, оставив в Киеве мать и сестру, на перекладных добирался до Одессы.

Об этой нелёгкой дороге до «города лиманов» он расскажет в путевом очерке «Киев – Одесса», опубликовав его в газете «Современное слово» в № 45 в декабре 1919 года. Конечно, если бы не перипетии всех этих событий, в которые его невольно втянула судьба, приезд в Одессу, куда он стремился попасть ещё тремя годами ранее в надежде, что именно здесь, у Чёрного моря, он будет много писать, всё равно бы состоялся, но уже при других обстоятельствах. Он, словно застигнутый штормом корабль, шёл в родную гавань. Но Одесса встречала Паустовского неизвестностью.

«Я помню февраль двадцатого года в Одессе, когда первые части Красной армии вошли в город со стороны Тилигульского лимана»{81}. Именно этими строками Паустовский начнёт свою статью «Двадцать лет советской Одессе», написанную в 1940 году и посвящённую юбилею установления советской власти в городе, который, по воспоминаниям Юрия Олеши, был долго «отрезан от Советской России»{82} интервенцией и Добровольческой армией.

Есть и другие записи – дневниковые, сделанные Паустовским непосредственно в Одессе тех лет:

«Боже, до чего ты довёл Россию. Хочется молиться в тёплых блещущих матовым золотом, полутёмных соборах. Молиться и знать, что за папертью идут в голубых огнях и снегу тихие площади Кремля, живёт быт, пушистые снежинки падают на бархатную девичью шубку. Молиться. В последних истоках мутного света сослепу тычется, ища чёрствую корку, громадный умирающий народ. Чувство головокружения и тошноты стало всенародным. И больше умирают от этой душевной тошноты, тоски и одиночества, чем от голода и сыпняка»{83}.

Или вот ещё:

«В нашем положении – выгоднее всего – это ждать смерти. <…> Мы дожили до самого страшного времени, когда правы (подчёркнуто автором. – О. Т.) все идиоты»{84}.

Да, к началу 1920 года черноморский город Одесса для белых был потерян – его взятие красными было уже делом времени, и весьма короткого. Настырные, не прекращающиеся бои гремели у её «подножия». Части белой армии, ещё совсем недавно столь успешно продвигавшиеся к Москве, начали отступать по всем фронтам, оставляя город за городом. Французско-британская интервенция, «обжившаяся» на юге России, катилась по наклонной, сдавая позиции перед натиском большевиков, но не прекращая подстрекать активность Белого движения.

Уже совсем скоро хаос эвакуации с Одесского порта частей белой армии, а вместе с ним и гражданского населения породит безудержную панику, вызванную одним-единственным желанием покинуть город, который фактически будет сдан большевикам почти без боя.

8 февраля 1920 года Одессу полностью заняли части красной 41-й стрелковой дивизии и приданная ей кавалерийская бригада Котовского. Советская власть в третий раз вернулась в город.

Паустовский не покинул Одессы. Его не увёл из России ни «Великий дурман» Бунина, мощная антибольшевистская статья, которую он не мог не прочесть в «Южном слове» от 13 декабря 1919 года, ни восстание рабочих, шумно прокатившееся по городским кварталам в январе 1920-го, ни всеобщий хаос одесситов, осаждавших порт. Он сумел внутренне преодолеть себя, невзирая на страх и панику толпы, во многом образно отгородиться от действительности и принять реальность, хотя, разумеется, не мог не понимать, что газета «Современное слово», в редакции которой он состоял корректором, с приходом красных наверняка будет закрыта. Впрочем, так и случилось – её последний номер как раз и вышел 7 февраля 1920 года. Да и вряд ли авторство очерка «Киев – Одесса», напечатанного