Элвис и я / Elvis and Me. История любви Присциллы Пресли и короля рок-н-ролла - Присцилла Пресли

Сделав вид, будто это его задело, Джин ушел из комнаты под всеобщий смех, почесывая голову.

Несмотря на то, что все вокруг шутили и смеялись, я чувствовала печаль во взгляде Элвиса, и мне волей-неволей вспоминались его слова, сказанные мне однажды в Германии: «Рождество в Грейсленде будет другим без мамы. Мне будет тяжело, не знаю, справлюсь ли с таким одиночеством. Но как-нибудь придется. Бог как-нибудь пошлет мне сил».

– Смотри, Элвис, – сказала я, пытаясь отвлечь его огромным подарком в яркой упаковке. – Вот еще один подарок для тебя.

Это был мой подарок, музыкальный портсигар, я специально отложила его напоследок. Затаив дыхание, я следила, как Элвис его раскрывает.

Он раскрыл коробку и тут же сыграл Love Me Tender.

– Отличный подарок! Мне очень нравится, Цилла. Спасибо.

В его глазах блеснула искорка, и мне захотелось всегда делать его таким счастливым.

* * *

После Рождества мы каждый вечер делали что-то интересное, как правило, после полуночи. Иногда Элвис арендовал кинотеатр Мемфиса или Малко, чтобы посмотреть кино. Или арендовал «Радугу», известный роллердром, о котором я уже была наслышана.

В мой первый вечер там, когда я завязывала шнурки, парни спросили меня:

– Ты знаешь, как кататься?

– Ну да, – сказала я.

– Нет, ты знаешь, как кататься? – не унимались они.

Я поняла, что они имели в виду, когда все стали передавать друг другу коробку с наколенниками. Это было не просто катание на роликах под музыку. Развлечение заключалось в том, чтобы ничего себе не сломать.

Я, пошатываясь, вышла на роллердром и тут же, все еще пошатываясь, с него сошла. После того как я увидела уверенные лица ребят, мне расхотелось кататься. По сравнению с ними роллер-дерби казалось детской забавой. Сидя в стороне, я наблюдала, как они катаются, поправляя куртки и рубашки, чтобы они не слишком жали, и проверяя, на месте ли защита рук и ног.

Тут Элвис оказался в самом центре компании и воскликнул:

– Так, ребят, ну-ка, все в сторону. А то кто-то может пострадать. Детка, иди туда, на ту сторону, с Луизой [женой Джина Смита]. Остальные – тащите булки в другое место.

Все рассмеялись, но он повторил:

– Давайте, поехали!

Двадцать пять роллеров взялись за руки, формируя так называемый хлыст. Выстроившись в ряд, они принялись наматывать круги по роллердрому, набирая скорость. Суть игры заключалась в том, чтобы остаться невредимым на скорости выше десяти миль в час. Это было опасно, особенно если потерять равновесие или ехать в конце, когда быстрым поворотом все роллеры «били хлыстом».

Многие падали, но, несмотря на опасность, Элвис, казалось, прекрасно понимал, что делает. Я заметила, что если кто-то ушибался, Элвис первым спешил проверить, все ли в порядке, и принимал решение, стоит ли продолжать игру.

Я все еще не понимаю, как всем удавалось выходить с роллердрома в целости и сохранности, однако никто не жаловался, более того – почти все были готовы повторить это все следующим вечером. Это было опасное развлечение, но, как сказал Элвис:

– Если ты достаточно крут, чтобы выйти на роллердром, то будь достаточно крутым для ушибов и ссадин.

* * *

Приближался канун Нового года. Элвис сказал Алану снять на вечер клуб «Манхэттен» и пригласить туда около двухсот гостей – друзей Элвиса и президентов и других членов его фан-клубов.

Хотя я с предвкушением ждала вечеринки, все мои мысли сводились к тому, что после нее мне придется уехать. Элвис просто говорил мне не думать об этом. Я заметила, что каждый раз, как я начинала говорить о какой-то проблеме, он отвечал: «Все получится, не переживай. Мне и так есть о чем беспокоиться и без этого».

Он всегда избегал проблем. Если мне было страшно, или я грустила, или чувствовала, что мы отдаляемся друг от друга, и хотела с помощью разговора с ним сблизиться, он избегал меня или говорил, что я делаю это не вовремя. «Вовремя» не было никогда.

Как-то раз я завела с ним разговор о внимании, которым он одаривал девушку одного из его «постоянных посетителей». Она была весьма привлекательной, примерно моего роста, с черными волосами и хорошей фигурой. Она вошла на кухню, где сидела часть нашей компании, и Элвис, сидевший в темных очках, начал отпускать комментарии вроде: «Жарковато тут стало. Чувствуете, как стало жарко?»

Меня это так расстроило, что я вышла из комнаты. Я дождалась, пока он начнет подниматься наверх, и пошла за ним следом.

– Элвис, нам надо поговорить.

– Конечно, детка, о чем?

– Я видела, как ты засматривался на ту девушку. Меня это расстроило.

– Так, послушай, женщина. – Он тут же начал злиться. – Никто не смеет говорить мне, на кого можно смотреть, а на кого нельзя. И вообще, ты надумываешь. Я сегодня не первый раз увидел ее зад.

На этих словах я гневно развернулась и вышла из комнаты, хлопнув за собой дверью. Я чувствовала себя преданной – как он мог возжелать другую женщину? – и меня раздражало, что он даже не мог открыто в этом признаться. Я стала одержимой – начала следить за тем, что нравится Элвису, что его привлекает. Старалась быть для него идеальной женщиной – и даже больше.

* * *

Новогодняя вечеринка в клубе «Манхэттен» началась около десяти вечера, но Элвис все устроил так, чтобы мы с ним появились там за несколько минут до полуночи. Мы успели только заказать двойные «отвертки»[12] до начала обратного отсчета. Потом мы все спели Auld Lang Syne.

Когда все вокруг кричали «С Новым годом!», Элвис прижал меня к себе и сказал:

– Детка, я не хочу, чтобы ты уезжала. Ты останешься здесь. Утром позвоним твоим родителям.

Я была в таком экстазе, что даже не замечала, что пью – а выпила я четыре двойные «отвертки» через трубочку. После первого коктейля я почувствовала себя легкой и счастливой; после четвертого я уже шаталась. Я пошла в женский туалет с Луизой и провела там, казалось, несколько часов, покачиваясь взад-вперед в кабинке, пытаясь взять себя в руки.

Когда мы наконец вернулись за столик, я попыталась сделать вид, что все в порядке, но Элвис один раз на меня взглянул и тут же сказал:

– Детка, лучше нам вернуться домой. Ты явно не в лучшем состоянии.

Он попросил старого друга Джорджа Кляйна, диск-жокея из Мемфиса, отвезти меня домой.

Почти всю дорогу до Грейсленда я провела с высунутой из окна головой. Джордж и его подруга проводили меня до входа