Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке

В конце я прифотошопила себе на грудь золотую медаль. Ролик был дурацкий и плохо снятый, из тех, от которых преподаватели киноинститутов просыпаются в холодном поту. Большого количества просмотров он не набрал, но мне было плевать. Мне понравилось просто дурачиться и быть собой. Это видео стало моим «опус магнум», моим «Гражданином Кейном».

К тому моменту я уже неплохо освоила видеоблогинг. Я смотрела много обучающих роликов на YouTube и превратилась в маленького Спилберга сельских пустошей. Мое орудие труда? Камера Canon G7 X, священный Грааль блогеров того времени. Для съемок я либо ставила ее на штатив, либо держала сама – в зависимости от того, хотелось ли мне сделать ролик профессиональнее или придать ощущение, будто его снимали во время землетрясения.

Для видео с вопросами и ответами я садилась на диван. Хотя у меня было правильное освещение, я еще не очень умела им пользоваться. В рубрике «Вопросы и ответы» я касалась тем вроде учебы в школе и моей повседневной жизни. Мой канал был разноплановым – вроде канала Дисней, но с худшим освещением и неловкими паузами. Количество моих подписчиков росло, из чего я делала вывод, что людям нравятся мои ролики. Даже дурацкие.

Утром моего пятнадцатого дня рождения Руби подарила мне новый штатив – идеальный подарок для создателя контента. Конечно, она сняла распаковку. Теперь, когда аудитория «8 Пассажиров» приближалась к двум миллионам, никакой праздник или личное событие не могли остаться не запечатленными для видео.

– Ух ты, мам, классно! – восклицала я, сочетая искреннюю благодарность с актерской игрой. – Большое тебе спасибо!

– Пожалуйста! – Руби широко улыбнулась, обращаясь в камеру. – А теперь: зачем Шари новое оборудование?

– Потому что у меня есть канал! – выпалила я поспешно. Я запустила его какое-то время назад и хотела набирать подписчиков естественным образом, но тогда мы решили об этом не упоминать.

Улыбка застыла у Руби на лице.

– Да, у нее уже почти сто тысяч подписчиков, так что обратите на нее внимание! Она добилась этого сама. Я ни разу ее не прорекламировала, ни в одной из социальных сетей.

– Значит, я могу дать ссылку на «8 Пассажиров» у себя в профиле? – спросила я, чувствуя себя Оливером Твистом, просящим больше каши.

– Да! – воскликнула Руби. – С днем рождения, Шари! – вот так неожиданно исполнилась моя мечта.

Я знала, что реклама принесет новую волну подписчиков, а ссылка на «8 Пассажиров» сулила мне целое цунами трафика. Я как будто сама преодолела важный порог: заслужила одобрение матери, хотя и утвердилась в глазах подписчиков как маленькая копия Руби, а не самостоятельный человек.

Когда Руби запостила видео, мои показатели ожидаемо взлетели – теперь я зарабатывала по несколько тысяч долларов в месяц. В валюте тинейджеров это приблизительно… миллион фраппучино! К сожалению, у меня пока не было к ним доступа: мама завела счет на свое имя, потому что я была еще несовершеннолетней.

– Кстати, – заметила она вскользь как-то раз, спустя несколько месяцев после того, как я начала зарабатывать, – я беру у тебя десять процентов за управление счетом.

Я кивнула, не совсем поняв этот принцип «материнского налогообложения».

– Что ты имеешь в виду?

– Ты правда думаешь, что запустила бы канал на YouTube, тем более успешный, без моей помощи? Ты моя должница, Шари! Бизнес есть бизнес.

У меня сжалось сердце. С одной стороны, мама была права: ее влияние определенно способствовало появлению канала. С другой, она вроде как наживалась на моем тяжком труде. Но, как обычно, что я могла поделать? Ничего.

Я сегодня говорила с нашим учителем, мистером Хеймондом. Я спросила его, как улучшить отношения с родителями. Он знает, что я не могу искренне разговаривать с ними. Он сказал, что мне надо попробовать объяснить маме, что я хочу более откровенных отношений. Он был добр и проявил понимание, и он правда слушал, что я говорила. Теперь я завидую детям мистера Хеймонда, потому что хотела бы иметь такого отца.

Как-то после уроков я задержалась в классе мистера Хеймонда. Что-то в его спокойствии внушало мне ощущение безопасности. Я сама не заметила, как жалобы полились из моей груди: целый поток давно скрываемой боли и разочарования в жизни с Руби. Я говорила, какой злой и холодной она бывает и как реальность разительно отличается от того, что она показывает миру. Я никогда ни с кем не была настолько честна относительно своих чувств к матери – даже с моим прежним психотерапевтом.

Пока я говорила, выражение лица мистера Хеймонда менялось с вежливого интереса на удивление, а потом – на глубокую озабоченность.

– Шари, – сказал мистер Хеймонд негромко, когда я остановилась перевести дух, – я понятия не имел! Это должно быть для тебя невероятно трудно.

Эти простые слова, это признание моих чувств как будто отперли какой-то замок у меня внутри. Мистер Хеймонд терпеливо слушал, как я изливаю ему душу, ободряюще кивал, и его брови сочувственно хмурились. Он не пытался предлагать поспешные решения и не отрицал моих чувств. Он просто… слушал.

Когда я выходила в тот день из класса, мне было легко, как не бывало уже давно. Мир не изменился – мне предстояло вернуться домой к тем же проблемам и той же тщательно отрежиссированной жизни. Но что-то во мне стало другим. Теперь у меня был союзник, доверенный взрослый, который знал правду про Руби и видел меня – реальную меня, а не ту версию, которая привыкла таить свои чувства.

Чед же становился еще более закрытым, а его клоунское поведение и непослушание вызывали в школе жесткую реакцию. Правила там были строгими, а ему всегда было нелегко держать себя в рамках. Интересно, насколько разными мы росли: если я старалась держать все внутри, Чед был словно бутылка кока-колы, в которую бросили «Ментос», – всегда готовый взорваться. Он походил на природную стихию, постоянно нарушал границы и испытывал терпение взрослых.

Как-то раз на уроке, вероятно, заскучав, Чед решил, что будет очень забавно кинуть в его приятеля через весь класс зернышко попкорна. Классический приемчик Чеда. Вот только прицелился он неточно, и попкорн попал в учительницу. Бум! Первое предупреждение. После трех предупреждений ученика отстраняли от занятий, а потом исключали. На этом минном поле, не терпящем малейших отступлений, Чед прыгал в классики среди противопехотных мин.

Хватило еще пары проступков – каждый более сумасшедший, чем предыдущий, – чтобы Чед оказался по ту сторону школьных ворот с бумагами об исключении в руке. Лица моих родителей, когда они узнали новость… я никогда их не забуду. Смесь ярости, разочарования и глубокой усталости