Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

class="p1">О почти шестилетнем периоде пребывания М. К. в Петербургском университете (1907–1913) сохранилось ограниченное число свидетельств. Л. В. сообщает:

Первый год он проводит на юридическом факультете, потом уже переходит на филологический. Но и тут он колеблется. Его влечет к себе искусство. Каждое воскресенье он часами бродит в полном одиночестве по пустынным тогда залам Эрмитажа[3].

Слова Л. В. подтверждаются сохранившимся экземпляром эрмитажного каталога[4], страницы которого густо испещрены пометами, ремарками и маргиналиями М. К. – дополнительными сведениями о тех или иных мастерах либо его собственными оценками и суждениями. Любовь к живописи, тонкое ее понимание, желание сочетать историко-литературную работу с искусствоведением – все это восходит не в последнюю очередь к одиноким воскресным часам в пустынных залах Эрмитажа. Разумеется, он посещает и выставки – «Товарищества передвижных выставок»[5], «Союза русских художников» и, конечно же, «Мира искусства» и художников-модернистов.

Об интересе к искусству, пробудившемся у М. К. еще в гимназические годы, свидетельствует его письмо к А. Н. Бенуа от 24 сентября 1916 г. Посылая свою книгу о П. А. Федотове, М. К. вспоминает о том времени, когда он, «еще мальчиком, учеником последнего класса одной из гимназий в Сибири», впервые взял в руки «Русскую живопись» Бенуа и, «весь во власти определенных настроений», читал ее «не отрываясь, запоем, но и не переставая негодовать и волноваться». С тех пор, продолжает М. К., прошло десять лет, и Бенуа из «противника» стал для него «учителем». «Именно благодаря Вам, – пишет М. К., – стало крепнуть мое художественное понимание: с Вами я научился понимать то, что прежде любил только инстинктом». Письмо завершается словами о «безграничной благодарности», которую молодой автор испытывает по отношению к А. Бенуа[6].

В те же ранние годы (еще в Иркутске) М. К. изучал и другой катехизис современного искусства – книгу немецкого историка искусства Рихарда Мутера «История живописи в XIX веке» (русский перевод: СПб., 1902). 18 января 1954 г. он признается в письме к И. С. Зильберштейну: «Когда-то Мутер был моей любимой книгой. Впрочем, это было примерно 50 лет тому назад».

Увлечение трудами Р. Мутера и А. Бенуа говорит о художественных вкусах М. К. того времени и его приверженности «новому» искусству.

Студентом третьего курса М. К. предпринимает в 1910 г. второе (и последнее в своей жизни) заграничное путешествие, оказавшееся более долгим, чем «лечебная поездка» в 1906 г.: начавшись в мае, оно завершилось лишь в октябре. Все летние месяцы Марк проводит в Мюнхене, снимая комнату в частной квартире на Изабеллаштрассе. Оттуда он совершает поездки в соседний Нюрнберг и другие германские города, а также в Швейцарию (Берн, Люцерн) и Австрию; в сентябре добирается (через Страсбург) до Парижа. В каждом городе петербургский студент осматривает достопримечательности, бродит по книжным магазинам[7] и, разумеется, посещает музеи. Особенно много времени он провел в мюнхенской Пинакотеке. Л. В. пишет:

Его влечение к искусству достигает в этот период своего апогея. Он всерьез задумывается над тем, кем он должен стать в будущем, и даже мучается сомнениями: не расстаться ли с историко-филологическим факультетом, чтобы всецело отдаться искусству? Однако любовь к литературе, к художественному слову, оказалась, в конце концов, сильнее, чем увлеченность живописью[8].

Немало времени пришлось уделить в те годы изучению иностранных языков. Впоследствии М. К. рассказывал, что на протяжении многих лет первый час после пробуждения (а вставал он всегда рано) «он посвящал изучению иностранных языков – день немецкому, день английскому, день французскому; овладел он и некоторыми славянскими языками»[9]. К тому же в 1907/08 учебном году ему пришлось усиленно заняться древнегреческим – обязательным для выпускника российской гимназии, желавшего получить университетское образование (в свидетельстве об окончании Иркутской гимназии этот предмет отсутствовал). Где и как учил или совершенствовал Марк Азадовский язык древних эллинов, неизвестно, однако в мае 1908 г. он обратился (видимо, из Хабаровска, куда прибыл на пасхальные каникулы) к директору Владивостокской мужской гимназии с просьбой подвергнуть его испытанию в греческом языке «из курса мужских гимназий». Экзамен состоялся во Владивостоке 30 мая 1908 г., причем испытуемый обнаружил «познания отличные»[10]. Отправленное в Петербург свидетельство было приобщено к документам личного дела, и тем самым устранилось последнее препятствие к переводу студента юридического факультета на историко-филологический. Прошение о переводе М. К. подал 25 августа 1908 г.[11] и в сентябре приступил к занятиям уже в качестве студента словесного отделения.

Перейдя на историко-филологический факультет, М. К. начинает глубоко и всерьез готовить себя к будущей профессии. Факультет состоял в то время из четырех отделений – словесного, классического, романо-германского и исторического. Марк Азадовский оказался, естественно, на словесном (полное название: отделение русской словесности). Он посещает лекции и семинарские занятия известных ученых: слушает лекции Н. О. Лосского по логике, курс «Введение в языкознание» И. А. Бодуэна де Куртенэ, курсы по истории немецкой литературы Ф. А. Брауна и по истории романских литератур, который читал К. Д. Петров, и записывается на «просеминарий» И. И. Толстого по греческому языку. На последних курсах он прослушает лекции Ф. Ф. Зелинского по истории античной литературы[12], А. А. Шахматова – по истории русского языка, С. Ф. Платонова – по русской истории, И. И. Лапшина – по психологии, А. И. Введенского – по истории философии и т. д. Именно эти приват-доценты, профессора и академики определяли в то время высочайший уровень гуманитарной науки в Петербургском университете.

Уже в первый год своего пребывания на словесном отделении М. К. знакомится с Ильей Александровичем Шляпкиным (1858–1918), историком литературы, архивистом, палеографом, медиевистом. В течение обоих семестров 1908/09 г. ученый вел на историко-филологическом факультете просеминарий по русской литературе. Занятия у Шляпкина (семинарий по русской словесности) продолжались и на следующий учебный год. Затем, в течение 7‑го и 8‑го семестров, профессор читал курс «Русская народная словесность»[13]. Благодаря Шляпкину М. К. увлекся русским народным творчеством. И возможно, именно Шляпкин станет для него образцом ученого, успешно сочетающего в своей научной работе различные темы и направления: архивные изыскания, древнерусскую литературу, русский фольклор, историю литературы XIX в. и др.

В апреле 1912 г., когда в Петербургском университете отмечалось 35-летие преподавательской деятельности И. А. Шляпкина[14], М. К. написал ему письмо, в котором выразил свои чувства:

Благодарность ученика учителю. Благодарность за все то, что получил я от Вас в часы лекций и общих занятий, и особенно в личной беседе.

Много неясных вопросов