Украсть невозможно: Как я ограбил самое надежное хранилище бриллиантов - Леонардо Нотарбартоло

поштучно? – спрашиваю я Андре, возвращаясь обратно поездом.

– Вот тут-то мне и нужен гений! Есть идеи?

– Придется добраться до региональных комитетов здравоохранения, а может, и до самого министерства, – отвечаю я, глядя ему прямо в глаза.

В общем, спустя два месяца я перехожу в атаку. Через посредника, нашего связного в Ломбардии, нам удается организовать встречу с высокопоставленным сотрудником министерства. Теперь мяч на моей стороне.

Roma caput mundi[18]

(1986)

Я весь – сплошные сопли, от промозглой стужи в вагоне саднит горло. Ноги застыли базальтовыми колоннами. На дорогу до Рима, поездом и общественным транспортом, у меня ушло восемь часов. Чтобы прийти в себя перед встречей в министерстве, мне нужен горячий душ, но придется обойтись небольшой прогулкой. На выходе из вокзала Термини меня встречает немилосердно палящее солнце, совсем не такое, как в Турине, где его начисто скрывают облака и плотные слои влажного тумана, повисшие в воздухе. На широкой привокзальной площади полно молодежи, явно не местной: должно быть, студенты и рабочие. Вся эта толпа потихоньку разбредается в разные стороны, теряясь в бесконечных людских потоках на узких улочках и мощеных площадях Рима.

– Извините за опоздание, – протягивает мне руку инженер, полного имени которого я не знаю. – Пока можете звать меня просто Карло.

Сказал как отрезал.

– А пока суть да дело, как раз время обедать, вы не против?

С радостью принимаю приглашение.

В общем, встреча переносится в ресторанчик на задворках парламента, в узком перпендикулярном отростке виа дель Корсо. Зовется он «У Джованни», римская кухня: почему бы и нет?

Прохиндей, вышедший со мной на связь, одет как пилот авиакомпании: пиджак с подплечниками, черный галстук. Благоухает, будто недавно открывшийся автопрокат. Много и сбивчиво говорит, безуспешно пытаясь скрыть явный тосканский говорок. А вот прятать хорошие манеры ему удается прекрасно.

Мы садимся, заказываем пасту и пол-литра «домашнего» красного. А пока ждем, он знакомит меня со своим репертуаром полунамеков, гримас и прочих ужимок, которые и не думает объяснять. Честно говоря, не представляю, как это работает, я ведь не такой искушенный деляга. Он же за всеми недомолвками понемногу выруливает к делу:

– Да-да, понимаю. Все для защиты здоровья. Замечательная идея. И счетчик Гейгера будет очень кстати. Но нам-то чего ожидать?

Я не понимаю. Вроде что-то говорит, а ничего не сказал. И только на этом «нам-то чего ожидать?» меня вдруг озаряет. Кажется, я что-то нащупываю, Хоффманн ведь предупреждал, что вести переговоры в Риме – это не «Додо» продавать. Есть ощущение, что у меня выпрашивают откат, то есть взятку. Но ошибиться я не хочу, один неверный намек – и инженер оскорбится, как нам тогда попасть в министерство? Или, наоборот, начнет он исподволь выспрашивать подробности, а я не пойму: риск ничуть не меньше. Будь здесь Хоффманн, мы бы мигом обо всем договорились, но я один, и мне приходится самому решать, что говорить и что делать. Пока мы заняты, один – карбонарой, другой – качо-э-пепе, я пытаюсь его заболтать, чтобы выиграть время. Дело нелегкое. Неписаный кодекс общения заводит меня все глубже в непроходимые джунгли.

– А что, собственно, помимо счетчика Гейгера, радиационной защиты, которую мы можем обеспечить во всех учреждениях Национальной системы здравоохранения, отчета компании о затратах и постоянного мониторинга, вам еще нужно? – решаюсь спросить впрямую, хотя и без конкретики.

Он, прикрываясь заботой о гигиене, подносит ко рту салфетку и сражает меня наповал:

– Вы и сами прекрасно знаете. Речь о проценте, – слышится шепот. Салфетка ложится на стол.

Так вот на что он намекал с самого начала! На нашу продукцию ему плевать: собственно, он ни одного технического вопроса не задал. Кровь стынет у меня в жилах, время останавливается. Наша песня хороша, начинай сначала. Вот так бьешься, пытаешься жить честно, а судьба всякий раз встает на пути в новом, неожиданном обличье: сперва друг, умоляющий помочь расплатиться с долгами, потом карабинер, надевающий на меня наручники за кражу, которой я не совершал, а теперь вот нечистый на руку чиновник. Как же я скучаю по водному поло, по сборной! Ремесло коммерсанта неумолимо толкает меня на путь недомолвок и коррупции. «Что лучше: грабить таких людей или вести с ними дела?» – думаю я.

Но времени на раздумья нет, инженер встает, расплачивается и уходит:

– Подготовьте мне новую версию отчета, включив в него дополнительные расходы. Спасибо.

Спускаясь в метро на Пьяцца Испания, я словно отдаюсь какому-то магическому ритуалу, который позволит мне исчезнуть в самом центре Рима и в тот же миг возникнуть на вокзале Термини. Дожидаюсь, пока на табло высветится нужный путь, сажусь в поезд до Турина и засыпаю, убаюканный мельканием пейзажей за окном.

На следующее утро объясняю ситуацию Андре. Он считает, что в целом мы должны были это предвидеть. Мне понадобится пара дней, чтобы все обдумать. А пока я звоню Раньеро. Договариваемся о встрече после обеда в парке Валентино. Я прихожу на полчаса раньше, хочу немного прогуляться на свежем воздухе. Потом сажусь дожидаться его на холодную скамейку, смотрю, как беззаботно, не зная ни тревог, ни горя, веселятся семьи с детьми. Вот бы и мне так… Наконец, заметив вдалеке Раньеро, я глубоко вздыхаю и бегу его обнять.

– Даже так? – удивляется он.

– Слушай, полная катастрофа. Что мне делать, Раньеро? Это добром не кончится. – И я пересказываю ему все, что случилось в столице.

– Если по-шахматному, у тебя вилка.

– То есть?

– Да то и есть: либо ты выходишь из игры, либо жертвуешь ферзем.

– И что в данном случае ферзь?

– Ты и твои этические принципы. Имей в виду, стоит только забраться на эту карусель с политикой и прочим дерьмом, и слезть уже не получится.

– Но ведь при помощи подобных сделок я вроде как встраиваюсь в систему.

– Уверен? Тебе оставят только крохи, да еще и в спину ударят: бери, наслаждайся!

– А чем я рискую?

– Самая серьезная ошибка – не позаботиться о себе самом…

– Так что мне, сдаться?

– Спрошу иначе: ты и в самом деле хочешь, чтобы эти ребята держали тебя за яйца?

Я возвращаюсь домой, провожу вечер с детьми. Марко засыпает меня градом вопросов: «Почему стекло прозрачное?», «Как получают алюминий?», «Как хлеб превращается в хлебные палочки?». Франческо больше думает о том, как бы погонять в футбол, переживает о школьном соперничестве, начинает засматриваться на девочек. Мы теперь часто с ним разговариваем. Порой я спрашиваю, не влюбился ли он: всегда хотел услышать такой вопрос от отца, а тому и в голову не приходило. Пытаюсь даже давать какие-то советы. Адриана счастлива, я вижу, насколько прочна сеть личных связей, которые она наладила здесь, в Тране. Я же, напротив, стараюсь сохранять нейтралитет, проблемами не делюсь и не желаю впутывать в них никого: какой смысл проедать жене плешь своими финансовыми трудностями, если я вполне могу разрешить их самостоятельно?

В сущности, единственный на планете, кто может протянуть мне руку помощи, – Раньеро. Я ему это уже говорил, он для меня одновременно психолог, философ, шлюха, священник, наперсник и друг. С ним моя душа спокойна. Не будь его, я не знал бы, где голову преклонить.

Встреча с главарем Туринской банды

(1988)

Мои руки чисты. Никаких взяток, никакой политики. Слова Раньеро меня убеждают, но выживать тоже как-то нужно. Каждая неудача в бизнесе отражается на счетах, и с долгами я вынужден расплачиваться привычным способом, то есть старомодными кражами – краткими эпизодами, вынесенными за скобки.

Дома использую стандартные отговорки про командировки, а сам за это время объезжаю пол-Италии. Ни в Турине, ни в близлежащих городах никого не граблю. Спускаясь вниз по «сапогу», останавливаюсь на приличном расстоянии от Рима, даже в Лацио забираюсь редко. С понедельника по пятницу дома не ночую, схема все та же: полная недельная смена, после чего возвращение с парой миллионов для дальнейших инвестиций. Операции проворачиваю в одиночку, сам решаю, кто тут у нас незаслуженно жирует: снова надеваю одновременно судейскую мантию и колпак палача. В нерабочее время часто размышляю о том, что же мне нравится в работе больше всего, и выходит, что это независимость.

В общем, ближе к середине 1988 года я решаю наладить собственный бизнес: заняться