Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер
Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) читать книгу онлайн
Воспоминания видного киевского юриста А.А.Гольденвейзера о жизни в Киеве в 1917—1920 годах являются одним из важнейших источников по истории Украинской революции на Украине. Частично они были опубликованы в сборнике "Революция на Украине по мемуарам белых" (С.А.Алексеев, сост., Госиздат, Москва — Ленинград, 1930, репринтное воспроизведение: Изд-во полит.лит. Украины, Киев, 1990). На этот раз вниманию читателя предлагается полный текст воспоминаний, опубликованных в издававшемся И.В.Гессеном «Архиве русской революции» (текст датирован апрелем 1922 года), в том числе, главы, не включенные в советский сборник 1930 года: Глава IV "Большевики (февраль—август 1919 года), Глава V "Добровольцы (сентябрь—ноябрь 1919 года)", Глава VI "Большевики и поляки (декабрь 1919—июнь 1920)", Глава VII "Снова большевики (июль 1920—июль 1921)".
В качестве приложения в издание также включена не издававшаяся в СССР заключительная часть воспоминаний "Бегство" ("Архив русской революции", изд. И.В.Гессен, том XII, Берлин, 1923), описывающая побег автора и его жены из Киева в Германию в 1921 году.
Об авторе:
Алексей Александрович Гольденвейзер (1890—1979) — российский юрист, писатель и издатель, деятель русской эмиграции. Родился в семье известного киевского адвоката Александра Соломоновича Гольденвейзера (1855—1915). Его старшие братья, — Александр Александрович (1880—1940) и Эммануил Александрович (1883—1953), — совсем молодыми, в 1900 и 1902 году соответственно, эмигрировали в США и оба сделали там блестящую карьеру: первый стал видным антропологом, одним из крупнейших специалистов по истории древних культур Америки, второй возглавлял исследовательский отдел Федеральной резервной системы, был одним из разработчиков положений о Международном валютном фонде и Всемирном банке.
Алексей был единственным из сыновей А.С.Гольденвейзера, кто пошел по стопам отца. Юриспруденцию он изучал в Киевском, Гейдельбергском и Берлинском университетах. Будучи студентом, дважды арестовывался, по данным Охранного отделения, принадлежал к студенческой фракции партии-социалистов-революционеров.
Уже работая адвокатом, Гольденвейзер-младший принимал деятельное участие в еврейской общественной жизни в Киеве: в 1917 был секретарем Совета объединенных еврейских организаций города Киева, одним из организаторов в Киеве еврейского демократического союза «Единение», делегатом Всероссийской еврейской конференции в Петрограде в июле 1917. В апреле 1918 недолгое время был членом украинской Центральной Рады (Малая рада, апрель 1918).
После прихода в Киев большевиков, упразднивших адвокатуру, не имея возможности заниматься адвокатской деятельностью, читал лекции в Институте народного хозяйства и Академии нравственных наук. 28.07.1921 вместе с женой, Е.Л.Гинзбург, тайно бежал из Киева и через Польшу уехал в Германию.
Прожил в Берлине около шестнадцати лет. Получить в Германии работу по специальности было нелегко, особенно учитывая переизбыток среди эмигрантов людей «интеллигентных профессий», в том числе юристов. Однако несомненные преимущества молодого адвоката перед многими коллегами, — знание немецкого языка и образование, частично полученное в германских университетах, — помогли ему обзавестись достаточно широкой практикой. Принимая активное участие в деятельности различных общественных организаций, А.А.Гольденвейзер со временем стал одной из ключевых фигур русско-еврейской эмиграции в Берлине.
В декабре 1937 семья Гольденвейзеров была вынуждена уехать из нацистской Германии в Америку. По прибытии в США они обосновались в Вашингтоне, а с 1938 жили в Нью-Йорке. Несмотря на трудности в процессе адаптации к американским условиям, А.А.Гольденвейзер смог интегрироваться и в эту, новую для него, жизнь.
В годы Второй мировой войны помогал евреям из оккупированной Европы эмигрировать в США, тем не менее, не смог спасти двух своих родных сестер, которые в 1943 были арестованы нацистами в Ницце и депортированы в Польшу. В 1950-е годы защищал в юридических инстанциях интересы граждан, предъявлявших претензии к немецкому правительству. Публиковался в американском ежеквартальнике «The Russian Review». Соавтор двухтомной «Книги о русском еврействе» (1960, 1968).
Скончался 4 сентября 1979 года в Нью-Йорке в возрасте 89 лет.
(При подготовке данной аннотации использованы материалы книги О.В.Будницкого «Русско-еврейский Берлин (1920—1941)»).
В конечном результате, как известно, германцам и австрийцам не удалось вывезти из Украины того количества продовольствия, на которое они рассчитывали. Помешала незамиренность деревни, расстройство транспорта и общеполитическая обстановка, при которой закончилась оккупация. В первые месяцы, однако, немцы были на вершине своего могущества; с большой энергией и настойчивостью принялись они за выкачивание необходимого им хлеба. Естественно, что они не могли терпеть ничего, что шло вразрез с их целями и планами. И потому-то оккупационным властям очень скоро пришлось вмешаться в наши внутренние политические дела.
Формально в Киеве и во всей Украине с 1 марта 1918 года (когда были изгнаны большевики[63]) была восстановлена верховная власть Украинской Центральной Рады. В Киев возвратился и украинский парламент со своим президентом М.С.Грушевским, и кабинет министров, который возглавлялся Голубовичем. Но по существу эта возрожденная самостийно-украинская государственность производила в эти месяцы довольно жалкое впечатление. Чувствовалось ее полное бессилие рядом с опекавшей ее германской военщиной.
Единственная область, в которой украинской власти предоставлялась полная свобода действий, это была политика национальная (вернее, националистическая). И сами украинцы по возвращении в Киев давали себе волю в этой области. Именно в эту эпоху начались антиеврейские эксцессы — сначала в виде самосудов над отдельными заподозренными в большевизме лицами. Под предлогом обвинения в большевизме украинские сечевики захватывали и расправлялись с евреями, которых им почему-либо хотелось убрать. В самом Киеве имел место целый ряд таких самосудов; в провинции, естественно, дело обстояло еще хуже. Были случаи пыток и издевательств. Все это оставалось безнаказанным…
Так расправлялись с евреями. В области же украинской haute politique[64] шла ожесточенная борьба против всего «российского». Началась украинизация различных учреждений — обязательное введение украинского языка и т.д.
Особенно больно затронула нас национализация суда. Настроения киевской адвокатуры, проявившиеся в общих собраниях в декабре, получали все больше и больше пищи. Политика и национализм захлестывали дело правосудия. Так как и состав суда, и состав адвокатуры был абсолютно несведущ в украинском языке, а между тем сразу заменить их было некем, то, естественно, украинизаторам приходилось действовать медленнее, чем они бы хотели. Они начали свою реформу сверху, упразднив киевскую судебную палату и заменив ее «Апелляционным судом», состав которого был избран Центральной Радой. Все правила о судейском цензе были при этом отменены — иначе бы реформа оказалась неосуществимой, — и новоиспеченные «апелляционные судьи» были во многих случаях на уровне членов мирового съезда. Все прежние члены палаты, среди которых были хорошие юристы, были уволены. Только немногие из них выставили свою кандидатуру в Апелляционный суд.
Одновременно с этим был учрежден Генеральный суд в качестве заменяющей сенат кассационной инстанции.
Перспективы для судебных деятелей были мрачные. Но, кроме вынесения резолюций протеста, мы были бессильны что-либо делать. И на годовом общем собрании молодой адвокатуры 27 марта 1918 года я не мог иначе подвести итог царившему у нас настроению духа, чем воспроизведя заключительные слова В.В.Шульгина из его статьи в прощальном номере «Киевлянина»: «Есть положения, в которых нельзя не погибнуть. Нет положения, из которого нельзя было бы выйти с честью»…
Слова эти оказались в данном случае, быть может, уж слишком пессимистическими. Через месяц погибли не мы, а та власть, при которой нам «нельзя было не погибнуть». Мне самому пришлось присутствовать при ее умирании и вблизи вглядеться в Гиппократов лик Центральной Рады.
В первых числах апреля 1918 года я был делегирован комитетом еврейской народнической партии («Фолькспартай») в Малую раду[65]. Лидер нашей партии в Киеве — В.И.Лацкий-Бертольди — около того же времени вступил в кабинет Голубовича в качестве еврейского национального министра. Это последнее обстоятельство не мешало, однако, нашей партии входить в хронически-оппозиционный блок национальных меньшинств. Ближе к правительственной политике примыкали сионисты, которым только их буржуазная репутация преграждала доступ в министерство.
В Раде я пробыл всего около трех недель, — в конце апреля она была распущена, — и успел только присмотреться к окружающей обстановке, редко принимая активное участие в прениях. Впрочем, по занимаемой мною позиции я и не мог быть особенно активен в Раде. Кадетов в Раде уже не было, сионисты и польские демократы заигрывали с украинцами, украинские социалисты-федералисты очень дорожили своей национальной и социалистической репутацией. Таким образом, я оказался на самом правом крыле, чуть ли не единолично представляя по многим вопросам оппозицию господствовавшим течениям. Поэтому я не мог бы выступать иначе, как резко оппозиционно; а навлекать на свою партию и национальность одиум модерантизма и контрреволюционности мне бы не позволил мой ЦК.
Недели через две мое положение стало для меня уже совершенно ясным, и я начал подумывать о том, не следует ли мне уйти из Рады. Но через несколько дней об этом уже не приходилось больше думать, так как сама Рада перестала существовать.
Малая Рада, — только она имела значение, так как пленум Центральной Рады собирался раз в несколько месяцев и, воспроизводя в расширенном масштабе то же соотношение сил, не вносил ничего нового, — Малая Рада заседала в Педагогическом музее. Это выстроенное миллионером Могилевцевым здание, на освящении которого в 1911 году присутствовал, за несколько дней до своей гибели, П.А.Столыпин, было более или менее подходящим пристанищем для миниатюрного парламента, каким и была Малая Рада. Большой лекционный зал под стеклянным куполом был даже очень эффектен, как зал парламентских заседаний.
Председателем (или, как его называли по-украински: головой) Центральной Рады был Михаил Сергеевич Грушевский. Он был, действительно, главой и ментором всего сборища депутатов. Он стоял неизмеримо выше их по своему образованию, европейскому такту и умению руководить заседаниями. Отношение членов Рады к Грушевскому было чрезвычайно почтительное; его называли «профессором», «батькой» и даже «дедом». Он и по возрасту годился в деды большинству депутатов. Низкорослый, подвижный, с большой седой бородой, в очках, с блестящим взглядом из-под
