Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Сегодня воскресенье, как раз приемный день; надо же по возвращении навестить Анжелу – и непременно незаметно наведу разговор на него.

И я пошла в госпиталь Брока.

Анжела очень обрадовалась моему приходу.

– Давно ли вернулись? Как это мило с вашей стороны – сейчас же вспомнить обо мне… очень, очень рада, что вы пришли.

Я вся вспыхнула: ведь я пришла не просто чтобы повидаться…

Но шел дождь, и в маленьком кабинете электротерапии, где живет Анжела, было темновато, так что она ничего не заметила.

Мы заговорили о госпитале, перебрали всех больных, которые ходили на электризацию одновременно со мной; вспомнили и о докторе Дроке и его необыкновенном взгляде…

– Он скоро вернется из отпуска.

– Судя по его взгляду – это, должно быть, необыкновенный человек, – направляла я на него разговор: помню, что «мистер Ленселе – близкий друг доктора Дрока…».

– О, это действительно чудный человек, и притом знаменитость… Вы знаете ли, сколько стоит визит у него на дому?

– Сколько?

– Два луи – двадцать франков! – торжествующим тоном сказала Анжела, точно это она сама получала такую плату.

– О, – сказала я с уважением.

– Да, да… это такая знаменитость по накожным болезням.

– А эти, которые ходят с ним по палатам, – это тоже… доктора? – нарочно ошиблась я, зная что Анжела сейчас же объяснит, как иностранке.

– Нет, это экстерны и интерны. Каждый шеф имеет своего интерна. Доктор Dossi, акушер, – своего, доктор Дрок – своего… теперь у него Собатье, в прошлом году был Кур де Глеквинье… я их всех отлично знаю.

– И Ленселе тоже был? – наконец решилась я спросить, думая, что вопрос как будто вскользь будет незаметен.

– Как же! он был здесь интерном у доктора Дрока. Это его близкий друг. Они действительно работают вместе. Ой! Мсье Ленселе совсем не щадит себя во время работы. Он очень хороший врач, и почти везде его хорошо принимают…

Так вот кто он…

Анжела увлеклась и рассказывала о том, как хорошо иметь протекцию, как шефы, уезжая на лето, передают интернам своих больных, как для врача необходимо устроиться, как доктор Гроссерье устраивает кабинет электротерапии, который стоит ему 50 тысяч франков в год.

– Вы понимаете, что он не может дешевле брать у себя на дому. За сеанс, который он здесь делает даром, – у него на дому платят 10 франков. И вообще, жизнь докторам страшно дорого стоит: им нужно поддерживать отношения, устраивать приемы. Не может же доктор Дрок жить в Латинском квартале, а надо – около L’arc de Triomphe de L’Etoile… А какие связи у доктора Dossi! Он – сенатор. Вы видели, как его павильон украшен живописью? Это художники сделали для него любезность, работали даром. Это был, что называется, – bel homme. Красавец замечательный! Вот кто имел успех у женщин. Теперь стар стал, да…

И долго еще она рассказывала мне об этом специальном мире, где медицина служит усовершенствованным орудием в борьбе за существование, где связи, протекция, наука, знания, энергия, способности прочно сплелись в одно крепкое целое – карьеру.

А в ушах у меня звучало: «Ой! Мсье Ленселе совсем не щадит себя во время работы. Он очень хороший врач, и почти везде его хорошо принимают…»

9 октября, среда

Познакомилась с румынками. Одна сестра-медичка – такая красавица, что я тотчас же прозвала ее «La belle Romaine»; другая – с lettres – не так хороша, но с лицом очень симпатичным и интеллигентным, обе чрезвычайно симпатичные девушки.

Сестры посвятили меня в свои намерения и планы жизни.

Медичка готовится к экзамену на экстернат – и объяснила, что это такое. Студенты медицинского факультета – École de médecine – могут держать конкурсный экзамен при Assistance Publique – на экстернат и интернат. Экстерны состоят как бы помощниками врачей – делают перевязки, присутствуют при обходах; интерны – уже самостоятельно заведуют палатой, нечто вроде наших ординаторов. Экстернат и интернат – по четыре года каждый, причем экзамен на интернат можно сдать и ранее этого срока. Стать интерном – идеал всякого студента-медика, так как, будучи студентом, – интерн уже имеет за собой большую практику и, когда кончает курс, – выходит опытным и знающим врачом. Некоторые из них читают и частные лекции, подготовляя к конкурсным экзаменам на экстернат. Они много работают, но зато и веселятся же! Для них в каждой больнице отведено особое помещение: «охраняемая комната», что они там выделывают! Комната для свадеб!

Слушать такие разговоры для меня и величайшее наслаждение, и мучение. Я все-таки узнаю что-нибудь о нем, какая его жизнь, в чем состоит его работа, но это… точно кто-то вкладывает нож в сердце…

У него такие редкие волосы на голове. И как подумаешь, что люблю всеми силами души, со всей искренностью первого чувства – этого преждевременно истасканного парижанина… ужас!

Несмотря на свою буржуазность, медичка все-таки выражается более свободно.

– Вас возмущает эта безнравственность. Что же? Ведь для мужчины женщина – это первая необходимость.

– Ну, я с вами не согласна. Я бы не хотела выйти замуж за… такого…

– Мужчина – девственник! что может быть хуже! – с ужасом восклицает прекрасная румынка, лениво раскидываясь на постели. – Ни за что! А ты? – спрашивает она сестру.

Та, в своем качестве немедички, считает нужным конфузиться и молчать.

– А я спорю с ней и доказываю, что такой брак – самый нравственный…

И я не могу не ходить к румынкам, не могу не слушать этих бесконечных разговоров… Нет! все же я услышу о нем. Я показываю необыкновенный интерес ко всем мелочам, касающимся экстернов и интернов… и мы, сидя втроем у камина, болтаем целыми часами.

11 октября, пятница

Пошла сегодня в музей Гимэ. Мне говорили, что там находятся мумии Таисы и Серапиона. Я читала прелестный роман Анатоля Франса «Таиса» – и интересно было взглянуть на эти мумии.

О, какой ужас! В стеклянном ящике, в почернелой от времени одежде, лежит то, что было некогда красавицей Таисой… желтый череп с остатком темных волос; рядом с нею бесформенная темная масса почерневшей одежды с куском пожелтевшей кости сбоку – должно быть, рука, обвитая железными веригами, – это что-то было когда-то Серапионом…

Неужели когда-нибудь и он, мой милый, любимый, – будет таким же?!

Жить можно только тогда, когда не думаешь о смерти…

Стремясь уйти от этого ужасного зрелища – я свернула в одну из зал. Там со всех сторон сидели статуи Будды, и на лицах их отразилось торжественное спокойствие нирваны. Модели индусских храмов дивной красоты – настоящие чудеса искусства.

Впервые за все время пребывания в Париже я