Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Совсем скоро ему предстоит вернуться на фронт. Он ждет этого момента с чувством неизбежности и в настроении, близком к отчаянию. «На днях меня выпишут из госпиталя, — записывает он в дневник 4 октября, — снова на передовую. А я так радовался возможности ходить в театр, на концерты, работать зимними вечерами в уюте, при свете лампы. Вместо этого придется стоять на посту в траншее, коченея от холода. Так или иначе! В конце концов это всего лишь прогулка. Ты совершаешь ее раз за разом. Пока однажды с нее не вернешься. И тогда какой-нибудь пастор прочтет тот или иной псалом, а дома они облачатся в черное, немного поплачут, немного повздыхают, — и вечный, не знающий покоя поток жизни понесется дальше, как будто никогда и не было этого сердца и этих страстных желаний... И ничего с этим не поделать». Минет девять дней, и он запишет: «Мир! Большой радости это не вызывает. Похоже, все успели привыкнуть к войне... Я тоже не испытываю настоящей радости. Почему, не знаю. Смирился с мыслью о возвращении на фронт».

31 октября Ремарка выписывают из госпиталя и направляют в первый запасной батальон 78-го пехотного полка, расквартированного в Оснабрюке. А через полторы недели война заканчивается, и 5 января 1919-го он покидает армию. 15 ноября того же года он получает от Оснабрюкского совета рабочих и солдатских депутатов подтверждение о том, что он награжден Железным крестом первого класса, врученным ему еще в Дуйсбурге. По крайней мере, 26 ноября об этом сообщает «Оснабрюкер тагеблат». (Позже эта газетная строчка будет использована противниками Ремарка для злобных высказываний в его адрес.) Пожалуй, так оно и было: представители новой власти не чурались на первых порах украсить горделиво выпяченную грудь солдата боевой наградой. Заслуги перед Отечеством во все времена были очень широким понятием, и потому вопрос: был Ремарк орденоносцем или не был, остается открытым. Ясно одно: на его жизни это никак не отразилось.

Ремарк снова дома, но ситуация радикально изменилась во всех отношениях. Место матери в доме номер 3 по Хакенштрассе заняла другая женщина. Овдовевший Петер Ремарк женился в феврале на Марии Хенрике Бальман, и вернувшийся с войны сын не склонен раскрывать свою душу перед мачехой. На площадях и улицах Оснабрюка та же картина, что и во всей Германии: пахнет гражданской войной, гремят выстрелы, есть убитые, народ взбудоражен, требует демократии и социализма, на многих фабриках забастовки, перед магазинами — длинные очереди. Вагоны поездов полны горожан, едущих в села обменять столовое серебро на картошку, рейхсмарка начнет вскоре обесцениваться с головокружительной быстротой. Кризис во всем, и он затянется на годы. Еще 13 октября Ремарк записывает в дневник: «Все теперь как-то иначе, Фрица нет и не будет, поговорить по душам не с кем. Все вкривь и вкось, смещено, разбито. Вот в такой обстановке возвращаешься к жизни, с которой расстался веселым и счастливым. Возвращаешься одиноким и в душевном разладе. Кругом серость и муть».

Вернувшись домой, Ремарк возобновляет учебу в Католической учительской семинарии. Выбора нет — писательством не проживешь. Картина весьма странная: за партами много бывших офицеров и рядовых, прошедших огонь и воду, а уму-разуму их учат педанты старого закала... Учащиеся возмущаются, протестуют, требуют перемен. Семинаристы католического вероисповедания доверяют представлять их интересы Ремарку. Вместе с пресс-секретарем евангелической стороны (Хансом-Гердом Рабе, другом юности и его будущим биографом) он едет в Ганновер и ведет там переговоры с чиновниками из отдела народного просвещения. «Только что узнал, как продвигается наше дело, — пишет один из семинаристов, — переговоры с тайным советником Эльтьеном прошли с блеском, получено добро по четырем пунктам: а) признан наш военный комитет; б) директор Вес должен немедленно снова зачислить нас в состав учащихся; в) два раза в неделю после обеда сами распоряжаемся своим временем; г) занятия начинаются в ближайшую среду. По вопросу продолжительности курсов единства мнений достигнуть не удалось...»

Общий результат переговоров блестящим не получился. Поэтому Ремарк и его сподвижник отправляются, к удивлению соучеников и преподавателей, в Берлин, чтобы выложить свои требования министру культуры Хоффману. Тот обещает проветрить мозги в семинарии, и довольные просители едут обратно, в свою прусско-вестфальскую провинцию.

В свои двадцать лет Ремарк все еще живет жизнью мечтателя, грезит о любви, пессимистичен, когда задумывается о своем будущем. И в то же время он политически активен, зорко всматривается в окружающую жизнь. В смутные годы молодые люди не выберут выразителем своих интересов тихоню, просиживающего штаны за партой или на студенческой скамье. Выходит, что Ремарк опять — как и всегда в своей жизни — раздвоен и, в хорошем смысле, двуличен.

На столике в комнатушке под крышей родительского дома перед ним томики Гёльдерлина и Гофмансталя, он пишет стихи, любовные письма и первый роман, играет на рояле, рисует, дает уроки музыки и занимается с отстающими учениками, на заработанные деньги ходит в театр и на концерты. Много читает, слушает лекции в народном университете. В то же время выступает в иной ипостаси, словно его попутал бес тщеславия. В лейтенантской форме, с орденами на груди, хлыстиком в руке и собакой на поводке фланирует по улицам Оснабрюка, сидит по вечерам в кафе и пивных, пьет, шутит, разглагольствует о политике, рассказывает небылицы. Меняет потертый солдатский мундир на элегантный костюм. «Одевался он броско, со вкусом, носил настоящую панаму и вел статную овчарку так, что прохожие невольно замедляли шаг», — вспоминал Ханс-Герд Рабе. И далее: «Я часто встречал Ремарка на концертах в саду известного кафе “Германия”. Его манеры и отличный костюм вызывали у меня восхищение; заметив это, он сказал: “Хочешь добиться успеха в жизни, обращай больше внимания на одежду”. Носил он и широкие, развевающиеся на ветру галстуки — те, что так любят художники».

Учеба дается ему легко. Выпускной экзамен его не волнует. В свободное время лучше погрузиться в чтение любимых и новых книг и окунуться в «бурную» светскую жизнь скромного Оснабрюка. В июне он берется организовать традиционный бал в рамках «праздника роз» пред вратами города, в «Писбергском общественном доме». Украшает зал морем цветов, открывает торжество речью, от которой гости приходят в восторг, ухаживает за дамами, рассыпаясь в изысканных комплиментах. Но вот музыка отгремела, и он напивается, чтобы закончить ночь в объятиях какой-нибудь красавицы. Игра, бражничество как средство забыть о любых неприятностях, задор и озорство, чувственные желания — вот что движет им в эти месяцы. Это настроение он передаст в романе «Возвращение», сделав местом действия фиктивный Оснабрюк. В книге, написанной в начале 1930-х, найдут отражение и темные стороны жизни немцев в первые месяцы после войны. Он ясно видел их в свои двадцать с небольшим лет.

«Приют грёз»

И пишет тем не менее о принципиально иных вещах. Книга выйдет в дрезденском издательстве «Шёнхайт», которое уже публиковало его стихи и рассказы. Произведение, надо сказать, удивительное. В то время как юный автор корпит над рукописью, Германию сотрясают взрывы социального недовольства. В столице зверски убиты Карл Либкнехт и Роза Люксембург, в потоках крови гибнет Баварская советская республика. Ожесточенный спор вокруг подписания Версальского договора приводит к расколу общества и к отставке правительства во главе с Шейдеманом. Капповский путч в марте 1920-го лишний раз показывает, что рейхсвер и прочие враги республики не приемлют новую конституцию. На июньских выборах «веймарская коалиция» утрачивает большинство в рейхстаге. Череда сменяющих друг друга правительств обременяет молодую демократию. Шовинисты раздувают спор о принадлежности «восточных земель» до вопроса о выживании самой Германии.

И вот в это политически наэлектризованное время Ремарк пишет роман, очевидно, полагая, что на дворе еще мирная весна четырнадцатого года. К тому же роман ему не удался. Сентиментальная история, за гранью слезливого китча, по красоте стиля столь же безыскусная, как романы Хедвиг Курц-Малер. Ничто не указывает в этом первенце на то, что на писательскую стезю ступает человек, который вскоре поставит свое время со всеми его ужасами в центр своего творчества. Нет в этом романе о жизни богемы ни проникновенно-прохладного, репортажного стиля более поздних произведений, ни столь близкой широкому читателю трезвой, отстраненной характеристики героев (или антигероев). В «Приюте грёз» обитают и действуют как дилетанты от искусства и философии, с умным видом рассуждающие о смыслах жизни и творчества, так и благородные, сердобольные люди из сказочного мира грошовых романов. «Люди хороши, жизнь хороша, весь мир хорош»[24].