Азбука «Аквариума». Камертон русского рока - Павел Владимирович Сурков

Позднее Рубекин – под влиянием «родственника группы» Брайана Финнегана начинает играть еще и на флейте, но… все траически заканчивается в 2015 году. Борис Рубекин умирает – и чрезвычайно важный, 17-летний период «Åквариума» завершается. Однако песни, в записи которых принимал участие Рубекин, издаются до сих пор – есть они и на «Времени N», и на «Торе». Наверное, это и именуется вечной жизнью.

Сакмаров

Олег Сакмаров, он же Алик, он же Дед Василий, он же Конь Уральский Непаханный, появился сперва в «БГ-Бэнде», затем плавно перекочевал в «Åквариум» (и 2.0, и 3.0), откуда затем был завербован Бутусовым в новую группу «Ю-Питер» (видимо, памятуя его игру в «Наутилусе Помпилиусе» петербургского периода).

Сегодня Сакмаров работает сольно, пишет инструментальную музыку, выступает в театре (его работу можно оценить, придя, например, в «Ленком») – и все равно остается другом группы. Из «Åквариума» не уходят – один раз попав в состав, ты остаешься в нем навеки.

Сам Сакмаров так живописует свой приход в «Åквариум» (а по большому счету, и в рок-н-ролл как таковой): «Есть такая крылатая фраза: „Журналист ушел на задание и не вернулся“. Я был таким журналистом – работал в Ленинградской консерватории в исследовательском секторе социологии музыки. И вот к нам поступил в восьмидесятые годы „заказ“– узнать, что же такое происходит в неформальных движениях молодежи в Ленинградском рок-клубе. Я к тому времени уже слышал и „Åквариум“ и „Кино“, но ни с кем из музыкантов не был знаком. Решил „прямо, в лоб“ – в справочнике института, в соседнем секторе, нашел имя – „Гребенщикова Л. Х.“ – позвонил, спросил, она ответила: „Да, я мама. А что?“ – „Интересуюсь“. Она дала мне адрес, я тут же поехал к Гребенщикову в дом на улице Софьи Перовской. Поднялся, позвонил в дверь, открыл сам Гребенщиков, который меня сразу поразил своей красотой. И человеческой красотой – и внутренней красотой, какой-то одухотворенностью. Контакт сразу был установлен, мы начали часто общаться, ему, видимо, тоже что-то во мне было интересно. Мне же в нем было интересно не что-то, а все. Колоссальный человек и потрясающий музыкант. Я все больше общался – сперва с Борисом, а потом и со всей группой – а через пару лет понял, что хочу играть, нашел свою древнюю флейту и начал подвизаться в малоизвестных коллективах. А в 1988 году так случилось, вышли с Гребенщиковым вместе на сцену рок-фестиваля, спели несколько песен – ну и началось. Вот такая рок-н-рольная биография».

Сакмаров надолго становится и собеседником, и советчиком, и партнером в сочинительстве – например, именно он написал Grand Finale в «Магистрали». Ну а его фраза, сказанная во время записи «Навигатора», – «Less more flute, please!» – до сих пор не нашла однозначного толкования и, судя по всему, представляет собой еще одну самодостаточную мантру.

И их взаимопонимание признавал даже сам Гребенщиков – предоставим слово снова Сакмарову: «БГ потрясающе работоспособен, он мог спать по несколько часов в сутки – и ничего. На мой юбилей пару лет назад он прислал видеопоздравление, в котором была любопытная фраза: „‘Åквариум’ с Сакмаровым все эти годы представлял из себя дискуссионный клуб, в котором велись интересные беседы круглые сутки с небольшими перерывами на концерты“. Даже после моего ухода из группы мы с БГ регулярно встречались, и он говорил, что у них все хорошо, но поговорить не с кем. Этим обусловлены 2000-е: все, что было сказано в конце 1980-х и в 1990-e, стало ненужным в словесных формах».

Суротдинов

Андрей Суротдинов – личность для сегодняшнего «Åквариума» невероятно важная. Человек, который сочетает в себе спокойствие, доброжелательность и уверенность, просто излучая какой-то невероятный внутренний свет.

Приверженец барочной музыки – двадцать с лишним лет Суротдинов играл в оркестре «Академия старинной музыки» – эту страсть он сохраняет и по сей день: во время оркестровых концертов «Åквариума» (как было, скажем с «Symphonia БГ», когда на сцене возникал полноценный оркестр) Суротдинов уверенно занимает место первой скрипки. А если есть возможность сделать барочную аранжировку какой-либо песни (как было с «Горным Хрусталем» для пластинки «Территория»), то и здесь Андрей оказывается незаменим.

Палочка-выручалочка: когда не стало Бориса Рубекина, именно Суротдинов встал за клавиши – и это была скупая, но очень точная и яркая игра. Он вообще – ярок, точен и прекрасен: таким, собственно, и должен быть скрипач «Åквариума».

Тбилиси

Легендарный фестиваль «Весенние ритмы» или «Тбилиси-80» мгновенно вывел «Åквариум» в число живых легенд. Из уст в уста передавали страшные истории о том, что группа учудила на сцене невесть что, за что была лишена всех возможных призов, а Гребенщикова уволили с работы. Отчасти это было так, а отчасти – не совсем. Сам Гребенщиков довольно хорошо помнит произошедшее: «История с Тбилиси-80 очень проста. Макаревич порекомендовал нас Троицкому, тот нас встретил у Ленинградского вокзала, мне он тоже понравился. Мы поехали на какой-то фестиваль в Черноголовке. Чем-то мы Артему в итоге понравились, хоть играть и не умели – и он решил порекомендовать нас организаторам фестиваля, чтобы те нас официально пригласили. Репетировали, помню, достаточно долго, что было для нас тогдашних нехарактерно».

Играть решили песни, уже проверенные концертами – то, что слышали в Ленинграде, но пока не очень знали за его пределами – но к экспериментам зритель оказался совсем не готов: «На тбилисской сцене не произошло абсолютно ничего. Люди не были готовы к тому, что можно играть просто, достаточно жестко, без советских колдыбас каких-то. Без поклонов. Потому что все остальные были в рамках какой-то советской эстетики. Мы в эти рамки никак не помещались. Даже если бы мы хотели спеть советскую песню, у нас бы это не получилось. Когда группа начинает восьмиминутную импровизацию, играют фагот и виолончель, понятно, что мы не вписываемся в рамки. Зал сразу оживился. Стало понятно, что начинается бред. А учитывая, что мы выглядели хорошо, вели себя хорошо – все было нормально. К предпоследней песне было понятно, что, в общем, караул. И тогда Губерман выручил меня: „Жарим до конца!“ Отличная идея. И мы дожарили до конца „Блюз