Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

прессы и общественного мнения, за исключением германофобов и алармистов[24] вроде Уинстона Черчилля. Реакция французов и итальянцев, которых лондонские союзники не сочли нужным предупредить о подготовке радикального пересмотра статей Версальского договора, варьировалась от раздражения до бешенства. Иден отправился в Рим успокаивать Муссолини, но… его влияние на эволюцию дуче от пробританской ориентации к прогерманской достойно отдельного рассказа. СССР и США настороженно наблюдали за происходившим, имея в виду собственные интересы.

Сегодня соглашение принято считать одной из роковых ошибок британской дипломатии: оно развязало руки Гитлеру, показало слабость и несогласованность политики «демократических стран», усугубило недоверие между Парижем и Лондоном. Бесспорно, Риббентроп одержал крупную победу. Тем более крупную, что она была одержана благодаря дипломатии нового типа, точнее, благодаря отказу от прежней дипломатии. Теперь всё решали «быстрота и натиск», способность принимать решения без оглядки на тормозящие факторы. Соглашение не только заставило Европу считаться с Гитлером, оно показало, что отныне и Риббентропа следовало воспринимать всерьез.

На склоне лет Иден сделал важное признание: «В Берлине и Риме люди, с которыми я встречался, полностью владели ситуацией в своей области, знали каждую мелочь и были готовы принимать решения. В Париже, как и в других демократиях, министров поглощали парламентские заботы. К тому же они были в летах, не имели специальных знаний и опыта в порученной им области; но главная политическая трудность заключалась в исполнении любого решения, какое они могли принять»{66}.

По справедливости это можно сказать и об Англии, большинство лидеров которой тоже оказались крепки задним умом. «За это время, — писал после войны Сэмюэль Хор, ставший виконтом Темплвудом, — я еще более четко осознал, как нужны были их [Чемберлена и Гитлера. — В. М.] встречи, чтобы остановить войну. Пробыв пять лет послом в Испании, я вижу, что наиболее действенный способ повлиять на диктатуру — это прямой контакт с диктатором»{67}.

Понадобилась война, чтобы в Лондоне и Париже это поняли.

Глава 3. Антикоминтерновский пакт

(1934–1937)

Но только после чтобы лавры И непременно сразу праздник. Михаил Щербаков 1

Следующим после морского соглашения с Англией успехом Риббентропа стал Антикоминтерновский пакт, точнее, Соглашение против Коммунистического интернационала, парафированное в Берлине 23 октября 1936 года и подписанное там же 25 ноября. Советская пропаганда и леволиберальные круги Европы и Америки охарактеризовали его как «адский военный план, состряпанный гитлеровским фашизмом и японской военщиной»{1}. В несколько смягченных выражениях такая оценка бытует до сих пор.

Первая достоверно известная попытка германо-японского сближения при нацистском режиме относится к 1934 году. «7 апреля 1934 года [Рудольф] Гесс в частном порядке встретился с японским военно-морским атташе [контр-]адмиралом Эндо [Ёсикадзу] у профессора [Карла] Хаусхофера на Кольбергер штрассе 18 [в Мюнхене] и обратился к нему с полуофициальными предложениями, хотя и германская армия, и министерство иностранных дел явно предпочитали Китай Японии. Марта Хаусхофер подавала чай[25], а профессор переводил. Поначалу оба были сдержаны в своих суждениях, но затем Гесс заявил в открытую: „Ну что ж, я могу сообщить вам — а я говорю от имени фюрера — мы искренне желаем, чтобы Германия и Япония шли одним курсом. Но я должен заметить, что в этом не может быть ничего такого, что поставило бы под угрозу наши отношения с Великобританией“. Эндо расплылся в одобрительной улыбке, которая обнажила его золотые зубы, а Хаусхофер облегченно вздохнул. В своих неопубликованных записях он описал эту встречу как первый шаг на пути к Антикоминтерновскому пакту, который страны заключили в ноябре 1936 года»{2}.

Контуры континентального союза Германии, России и Японии как единственно способного противостоять атлантистскому блоку Хаусхофер впервые наметил в книге «Дай Нихон [Великая Япония. — В. М.]. Об армии, обороноспособности и будущем Японской империи» (1913) — результате двухлетней (1908–1910) стажировки в японской армии и изучения страны, которую он полюбил на всю жизнь и знатоком которой был признан{3}. Однако в Первую мировую Япония воевала против Германии. В послевоенные годы Россия, ставшая советской, считала Японию врагом, но сотрудничала с Германией. Приход нацистов к власти вызвал идеологический антагонизм между Германией и СССР и сделал логичным поиск ею союза с Японией по принципу «враг моего врага — мой друг». Огромное пространство между двумя державами занимал Советский Союз, с которым надо было либо сотрудничать, либо воевать и победить. Хаусхофер выступал за первый вариант, поэтому заключение Антикоминтерновского пакта, как это ни странно прозвучит, стало шагом на пути к континентальному блоку. Общим противником Германии и Японии Хаусхофер считал Великобританию и Францию — европейские метрополии с колониальными империями в Азии. Понимание этого вызрело у него задолго до прихода нацистов к власти и вне связи с большевизацией России, которая тоже считала их своими противниками как в Европе, так и в Азии{4}.

Запомним следующие важные моменты: 1) инициатива переговоров исходила от Хаусхофера или от японцев, а Гесс откликнулся на нее в силу дружбы с «отцом геополитики»; 2) с германской стороны переговоры вел заместитель Гитлера по партии, а не военный или дипломат; 3) Гитлер и Гесс ставили отношения с Великобританией выше любых перспектив союза с Японией; 4) первые попытки сближения были сделаны еще до контактов Риббентропа с японским военным атташе Осима Хироси, сыгравшим решающую роль в подготовке Антикоминтерновского пакта.

Японские дипломаты пристально следили за действиями Гитлера, но недооценивали потенциал НСДАП и переоценивали влияние рейхсвера. Возможно, они исходили из собственных представлений о том, что во внутренней политике армия по определению играет большую роль, чем политические партии{5}. В Токио после военного мятежа 15 мая 1932 года закончился недолгий период партийных кабинетов, и к власти пришло т. н. Правительство национального единства во главе с отставным адмиралом Сайто Макото, в котором идеолог экспансионистских кругов генерал Араки Садао сохранил пост военного министра. В 1933 году Япония вышла из Лиги Наций, не найдя с ней общего языка в урегулировании Маньчжурского инцидента и не желая поступиться приобретениями на континенте. Нарастание националистических настроений и авторитарных тенденций совпало с усилением международной изоляции, что в совокупности принуждало к поиску новых союзников.

Считается, что подготовка к сближению «изгоев мирового сообщества» началась еще в 1933 году, но с обеих сторон велась неактивно и неофициально. Советское руководство, усмотрев в этом новую попытку окружения, начало демонстративно бить тревогу уже в конце 1933 года, изображая рутинный обмен дипломатическими любезностями между Берлином и Токио как прелюдию союза,