Ё-моё! - Гарри Яковлевич Бардин

этом замечательном виде искусства? Свобода. Возможность рискнуть и почувствовать себя любым придуманным персонажем! Воспарить над бытом и рутиной, стать Карлсоном, Малышом или Винни-Пухом! Удивить себя, а впоследствии и зрителя.

Я настолько проникся мультипликацией, что написал сценарий «Радуга», по которому Владимир Попов снял фильм. В сценарии «Радуги» уже можно проследить будущую направленность моих фильмов. Идея проста: два мальчика живут по разные стороны радуги, ставшей как мост между берегами. И вот они сходятся на середине и начинают ловить рыбу. Дружба между берегами и разными народами. Это было первое мое социальное высказывание. Через много лет я вернусь к нему. Но пока та идея была упакована в фильм для детей.

Я для себя открыл специфику мультфильма. Дело в том, что покадровая съемка и длительный процесс создания исключает принцип «утром в газете, вечером в куплете». Нужно в сценарии постараться выразить ту мысль, ту идею, которая будет востребована через год после окончания работы над фильмом.

Оглядываясь назад, просматривая список снятых мною фильмов, нескромно понимаю, что с этой задачей справился. Когда вижу в интернете, как молодежь постит мои фильмы, снятые тридцать, сорок лет назад, это становится подтверж­дением высказанной мною мысли.

Следующий мой сценарий назывался «Достать до неба». Тоже нескромная заявка на глобальность. Сюжет прост: дети поднимают на небо упавшую звезду. Наивно? Да. Настолько, что никто из режиссеров не решился снять мультфильм по моему сценарию. А сценарий лежал на балансе киностудии. Что делать? И директор киностудии Михаил Михайлович Вальков решил эту экономиче­скую проблему. Он вызвал меня к себе. А я в то время был приглашен Сергеем Владимировичем Образцовым в Центральный театр кукол, где мне было предложено ставить с ним самим спектакль «Дон Жуан — 75». Это была пародия на мюзикл, которую мы написали с Василием Ливановым.

Образцов как-то разглядел во мне режиссерские возможности, которые во мне еще спали и не собирались просыпаться.

Работа с ним была в самом разгаре, когда я пришел по вызову к директору «Союзмультфильма» Михаилу Михайловичу Валькову.

— Мне доложили, что вы — режиссер.

— Да какой я режиссер? — отвечаю.

— Нет. Вы — режиссер в театре Образцова. Правильно?

— Правильно. Только я едва начал работать…

Вальков был напорист:

— Что у вас записано в трудовой книжке?

— Записано «режиссер-постановщик».

На этом меня Вальков и поймал.

— Вот именно! Поэтому вы и ставьте мультфильм по своему сценарию.

— Михал Михалыч! Да как же я буду ставить?! Я же в мультипликации ни уха, ни рыла!

— А что у вас записано в трудовой книжке? Режиссер-постановщик! Вот и ставьте. Я вас запускаю через два месяца, а пока походите в группу Ефима Гамбурга. Посмотрите, что да как.

Я вышел из кабинета директора. Что мне делать? Только начал осваивать технологии кукольного театра — и вдруг такая «загогулина», как говаривал Борис Ельцин.

Полная растерянность. Как поступить? Что сказать Сергею Владимировичу Образцову? Как сказать?

Пришел к Образцову. Сообщил о сложившейся ситуации. Сказал ему, что хочу попробовать себя в самостоятельном плавании. Узнать, чего я стою сам. Без Образцова. Сергей Владимирович стал выступать как искуситель. На дворе 1974 год.

— Гарри Яковлевич! Вы были в Париже?

— Нет, — ответил я.

Это была чистая правда.

— С театром будете! А Лондон видели?

— Нет.

— С театром увидите!

— Ходили по Нью-Йорку?

— Нет.

— А с театром походите!

И все-таки, преодолевая себя и свою любовь к Образцову, я решительно сказал: «НЕТ!» Он, конечно, обиделся. Еще бы! Я поступил как неблагодарный человек. Но спустя много лет понимаю, что поступил правильно. Я был молод и азартен.

Если бы я остался, то был бы при Образцове.

Короче говоря, я, как Колобок, от дедушки ушел. Впереди была полная неизвестность.

Стал ходить в группу Ефима Гамбурга, моего доброго знакомого и хорошего режиссера. Ефим сказал, что приходить я могу, но заниматься ему со мной некогда, так как он снимает очередной мультфильм и ему нужно уложиться в сроки. Я приходил к нему в группу, развлекал разными байками. Через два месяца такой «стажировки» я, пустой, как барабан, запустился с моим первым мультфильмом.

Мои университеты

В группу мне предоставили лучшего ассистента режиссера — Софью Павловну Ковалевскую. О ней нужно рассказать особо. Всю технологию производст­ва я постигал через нее. Дорогую Софью Павловну. Она редко улыбалась. Была очень строга, невзирая на лица. Прошла войну. Была медсестрой. Выносила раненых с поля боя. Сама была ранена. Хромала, припадая на левую ногу. Терпеливо объясняла мне азы мультипликации. По ходу дела поверила в меня. Стала воспринимать как режиссера. Иногда я удостаивался улыбки.

Не терпела халтуры. Сейчас трудно представить себе, но аниматоры, а тогда они назывались мультипликаторы, рисовали фазы движения на бумаге, а не на компьютере.

Законченную сцену снимали на черно-белую пленку и результат смотрели на экране. Аниматоры работали по сдельной системе: если я принимал сцену, то подписывал ту отчетную бумажку, которую аниматор относил в бухгалтерию и получал деньги.

И вот мы сидим в темном зале. Аниматор волнуется: подпишет или не подпишет. А я волнуюсь: получилось то, что я давал в задании, или не получилось. Волнуемся, но по разным поводам.

Я вижу ошибку в движении персонажа. Аниматор пытается успокоить меня:

— Гарри Яковлевич, да это никто не заметит!

И тут взрывается Софья Павловна:

— Как не заметит?! Если я это вижу!

Аниматор скисает и идет переделывать сцену.

Крик Софьи Павловны «Если я это вижу!» преследует меня всю жизнь. Поэтому сегодня, когда порой журналисты в интервью задают вопрос: «А вам не хочется что-то переснять?», я отвечаю: «Все, что нужно, я переснял». Спасибо за урок, Софья Павловна.

На киностудии существовало неписаное правило: сотрудник поднимался вверх от фазовщика, прорисовщика, мультипликатора до режиссера медленно и постепенно. Режиссура была Олимпом, которого удостаивались немногие. Естественно, ко мне в коллективе отнеслись как к выскочке, чужому, пришедшему практически с улицы.

Вспомнилась старая советская песня о взаимоотношениях новичка и коллектива:

               Там на шахте угольной

               Паренька приметили

               Руку дружбы подали,

               Повели с собой…

Никто мне руку дружбы не торопился подать, и поэтому я самостоятельно сделал то же, что в песне: «И в забой отправился парень молодой».

Начнем с того, что я никак не мог найти