Я купил здесь пальто и книги. Думаю, я позволю «Куку» составить для меня маршрут до Неаполя – мне не хочется этого делать, но мое время ограничено, и я могу потратить впустую и время, и деньги, если попытаюсь сделать это сам. «Кук» дал мне полную смету, вплоть до того, что я должен съесть на завтрак, и что приведет меня на борт судна, где, по их расчетам, «наша ответственность заканчивается». Все это на две недели с небольшим, включая железнодорожный проезд, гостиницы, поездки на автобусе, экскурсии и все мои обеды, стоит около 115 долларов в Неаполе. Мне кажется, это вполне справедливо, поскольку Неаполь находится далеко. Есть судно, отплывающее 12 декабря, но мне придется поторопиться – ведь у меня не будет полных двух недель. Мне придется остановиться на ночь в Венеции, я хочу разделить большую часть своего времени между Флоренцией и Римом, а последний день провести в Неаполе. Мне просто не терпится снова приступить к работе – у меня есть книги с заметками. У меня есть все, что может вместить моя голова на данный момент. Я должен выпустить из себя часть этого, иначе я лопну. Я исследовал и изучал этот чудесный город – я люблю его и его жителей; но сейчас я больше ничего не могу сделать. У меня бывают противоречивые периоды отчаяния и надежды – я хочу привезти все это с собой в Америку – все произведения и всех жителей. В один момент я раздавлен своими скудными знаниями, а в другой – отягощен всем, что я видел и знал. Но мне снова очень нужны люди, с которыми можно поговорить. Я пытался поглотить слишком много окружающего мира в одиночку и чувствую себя как человек, оказавшийся посреди океана в лодке. Но я знаю одно: сколько бы вещей, книг и людей ни было в мире, ни у кого нет такого же представления о жизни, как у меня, никто не может составить такое же представление [о жизни], как я, – ни плохое, ни хорошее. Я еще не потерял надежду, что [книга] не будет обычной – что каким-то образом она будет спасена от тошнотворной посредственности окружающего мира. Ты говоришь, что мой разум обманут своими фантазиями, но ты не представляешь, насколько безумно буквальным он может быть. Когда я вижу восторженных туристов, бродящих по базару и видящих в каждом венце чувствительного ценителя красоты, искусства и музыки, мой разум начинает работать. Я знаю, что делают сотни тысяч из них, и догадываюсь, о чем сотни тысяч из них думают. Большинство из них работают и хотели бы этого не делать. Их работа не более романтична, чем в Америке, – не более, потому что в Америке человек работает с надеждой разбогатеть, а здесь – только с надеждой быть сытым и одетым. По окончании работы они идут в кофейню, где встречаются со своей девушкой, женой или любовницей. Они оживленно беседуют, но то, что они говорят, редко бывает интересным. Они пьют кофе и беспрестанно читают газеты. Я знаю, что пишут в газетах: криминал, политика, Пуанкаре [Раймон Пуанкаре (1860–1934), скандальный французский премьер с 1922 по 1924 год, который был вынужден уйти в отставку, а затем был восстановлен в должности в 1926 году. Он ушел в отставку в 1929 году.] Рейн, «Граф Цеппелин», спорт, театр, современное радио и так далее. У них есть несколько великолепных музеев, которые они редко посещают, и многие из них закрыты на зиму. Они, как и наши жители, ходят в кино и смотрят самые дешевые американские фильмы. В настоящее время здесь идут «Чикаго» и «Бурлеск». Я думаю, что главное отличие заключается в этом, именно это люди имеют в виду, когда говорят об «искусстве и культуре» Европы. В Америке мы чувствуем себя неловко, если занимаемся работой, которая не приносит нам денег, – даже если у человека достаточно собственных средств, чтобы жить безбедно, он всегда должен заниматься чем-то еще. Американец, имеющий гарантированный доход в 200 долларов в месяц, наверняка постарается за счет дополнительной работы заработать 400 долларов. Но я уверен, что большинство венцев, имеющих даже 100 долларов в месяц, бросили бы работу в магазинах и офисах и провели бы остаток жизни с красивыми девушками в кофейнях. В Америке мы очень правильно ненавидим «безделье», но мы не всегда уверены, что такое безделье. Я уверен, что большая часть культивации в мире может происходить от видимости безделья, и что большинство творений происходит именно таким образом – то есть когда тело человека лениво и неторопливо, а его разум яростно и безжалостно работает.
На днях я снова отправился посмотреть на великие картины в Историческом музее – в Америке мы не посещаем музеи в рабочие дни, потому что считаем, что должны быть на работе. Я думаю, что это фундаментальное различие между Европой и Америкой – у нас совершенно разная ценность времени. Я знаю, что раньше ты сердилась на меня за то, что я так много времени трачу на безделье, но, уверяю тебя, по сравнению с этими людьми я – бодрый и энергичный человек. Время для них ничего не значит, и сердце щемит, когда думаешь, какую большую часть жизни они проводят в кофейнях за чтением газет. Американец не потерпел бы этого – он бы не стал «так тратить свое время». Однако жизнь приезжих людей кажется мне еще более ужасной – я знаю десятки людей в Нью-Йорке, которые рассказывали мне, что проводят по три часа в день, приезжая на работу и уезжая домой на поезде. Таким образом, возможно, это правда, что атмосфера в Европе лучше для работы в сфере искусства. Но почему: как ты знаешь, современная архитектура по всей Европе в большинстве своем отвратительно уродлива, хотя и пытается быть очень красивой. Здания имеют тяжелые бессмысленные украшения, отвратительные статуи, тусклую и не вдохновляющую тяжесть над всем – Будапешт является ужасным примером того, что я имею в виду; и любой немецкий город. Удивительный факт заключается в том, что многое из того, что современная Европа сделала с целью красоты, очень уродливо, и многое из того, что Америка сделала с целью коммерции, очень красиво.
Алине Бернштейн
29 ноября [1928 года]
Сегодня утро четверга, я собираюсь отправить тебе это письмо без промедления. Жаль, что наша старая мансарда на Восьмой улице не свободна – когда я вернусь, то сразу же пойду к «Скрибнерс» и миссис Резор, посмотрю, что можно сделать. Я еще не просил
