«Изображение рая»: поэтика созерцания Леонида Аронзона - Пётр Казарновский

Лаэртский 1979: 410–415] и фрагментам из сочинений Эпикура. Цит. по: [Лукреций 1983: 295–296]). Этот экскурс помогает достаточно наглядно представить модель антиципаций, предвосхищений у Аронзона – модель, согласно которой любое наблюдаемое, объект или явление, угадывается с опережением, еще до своего обнаружения в пространстве; наличное же его отсутствие вовсе не означает, что его нет до момента проявления.

211

Постановка вопроса о солипсизме в мировосприятии Аронзона вполне уместна, но безоговорочный крайний солипсизм не предполагал бы необходимости искать поэту всё новые и новые подтверждения своей идентичности; его «я» при исповедуемом солипсизме было бы окончательно равно себе и не знало бы радости или ужаса совпадения. Само же совпадение с чем-то или кем-то предполагает хотя бы наличие этого «другого» и оттого отсутствие избытка самого себя (в самом себе). Пребывание героя в какой-либо точке обусловливает наличие другой точки, и между этими точками проходит граница – «кожа». Таким образом, мир физического света только и может существовать, когда вдоль него проходит до- и забытие, инобытие, небытие. Эта модель соответствует как мирам, в которых себя обнаруживает автоперсонаж (самый очевидный из них – рай), так и взаимопроникновению жизни и смерти. «Я» и «другие» в мире Аронзона не противопоставлены друг другу, а движутся друг навстречу другу сквозь пустоту – столь же необъятную, сколь и узкую, тонкую. В то же время следует учитывать, что всякий более или менее завершенный поэтический (и философский) универсум в той или иной степени солипсичен (и одновременно интерсубъективен). В крайнем пределе Аронзон, экстраполируя «душу» на окружающий мир, ждет ответной экстраполяции «душ». В таком ракурсе важно не обыденно понимаемое «единение душ», а нахождение общих точек видимости, «видности»; важно не само узнавание, а узнавание в узнавании, основанном на вере в существование конфидента.

212

Здесь уместно упомянуть о неоконченной поэме «Вещи» (№ 274), в которой создается образ забытого дома, где герою предстоит провести странную зимнюю ночь в обществе возлюбленной (она зовет его прочь и, видимо, уводит из дома) среди хаоса старого хлама: эти утратившие свое предназначение вещи все больше кажутся мнимыми, так что об общей обстановке дома сказано, что он был «перенаселен, / как пустота». Тем самым предметное у Аронзона предполагает не только присутствие рядом пустоты, но и возможность перехода, обмена местами, когда предмет дематериализуется, а пустота густеет до материальности. См. интерпретацию Б. Ивановым строки из поэмы, приведенную выше.

213

Слова из стихотворения «Утро», 1966, № 46.

214

Примечательно, что образ наполненного, «налитого» тишиной лирического субъекта корреспондирует с образом дома, «объятого глубинной тишиной», из упомянутой выше неоконченной поэмы «Вещи» (№ 274).

215

В последней строке процитированного семистишья (кстати, полусонета с причудливой схемой рифмовки) любопытно обратить внимание на возможную реализацию обиходного ругательства «срал я на <нечто>», выражающего пренебрежительное отношение к чему-либо, здесь – ко всему окружающему миру, погрязшему в суете.

216

Из варианта одного из текстов книги «AVE», 1969, № (152, <4>). Т. 1. С. 386.

217

Бёрк тоже говорил о приостановке всех действий души под воздействием какой-то степени ужаса [Бёрк 1979: 88].

218

В буддизме калпа – «отрезок времени от зарождения до уничтожения одного из бесчисленных миров. Буддийское время состоит из бесчисленного множества калп, ибо миры уничтожаются и зарождаются вновь» (Из примечаний к переводу надписи Ван Чэ «На памятной плите в буддийском храме Тоуто», сделанному акад. В. М. Алексеевым (1942–43); цит. по: [Алексеев 2003: 102].

219

Нельзя исключить, что здесь не обошлось без влияния Тютчева, пусть и неосознанного. Так, стихотворение «Последняя любовь» (1852) в большой степени построено на лексических повторах, причем дублируются исключительно глаголы: «Сияй, сияй…», «Помедли, помедли…», «Продлись, продлись…», «…скудеет… / …не скудеет…»

220

Стилистически иная редакция записи лекции опубликована на сайте «Новая камера хранения». Интернет-источник: http://www.newkamera.de/shwarz/o_shwarz_03.html.

221

Комментируя стихотворение «Утро» и, очевидно, пытаясь найти в нем следы диалога с другими поэтами, В. Шубинский настаивает, что в образе осоки, испачканной детской кровью, сказался отклик Аронзона на стихотворение И. Бродского «Холмы» (1962), в центре сюжета которого – убийство двух друзей. Исследователю важно было противопоставить «реалистичность» раннего Бродского с пристальным вниманием к мельчайшим деталям и метафизичность Аронзона. На последнее обращает внимание и С. Стратановский (Заметки об Аронзоне // Восемь великих. М.: РГГУ, 2022. С. 642–647). Однако образ холма у Аронзона окрашен в трагические и жертвенные краски без участия какого-то насилия, так что приведенное мнение Шварц кажется ближе к адекватному его пониманию: так, в неоконченной поэме «Vis-à-vis» (№ 276) строки: «Все пытаюсь я вспомнить лицо свое (вижу озера), – / чтоб представить себя на вершине холмов этим мертвым» явно контрастируют с финалом поэмы Бродского «Холмы» – последними тремя строфами и особенно заключительными строками: «Смерть – это только равнины. / Жизнь – холмы, холмы». Не споря ни с кем из писавших об источниках тех или иных образов стихов Аронзона, замечу, что стихотворение Бродского «Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам…» (1962), на которое также не раз ссылались писавшие по этому вопросу, столь же близко поэтике Аронзона.

222

Эти строки вызывают в памяти завершение цикла Пастернака «Разрыв» (1919): «А в наши дни и воздух пахнет смертью: / Открыть окно – что жилы отворить» [Пастернак 2003: 159], актуализирующее мотив жертвы, обреченности, невольного ухода из жизни.

223

В блокноте, записи в котором датируются концом 1969 – началом 1970 года, Аронзон поместил несколько раз повторенный перечень симптомов душевной болезни. Еще раньше, в пору общения с Эрлем (то есть до 1967 года), Аронзон требовал от приятелей заучить этот список и регулярно устраивал опросы: «Есть ли у тебя (Вас) постоянная тоска? Одиночество? испытываете ли чувство ненужности?» [Döring/Kukuj 2008: 391–392].

224

Помимо прочих бытований, сочетание «запись бесед» – термин из клинической психиатрии (шире – вообще медицины). Почти наверняка сознательно взяв этот термин в качестве названия важного цикла, в котором свободно объединены многие устойчивые образы, мотивы, темы, Аронзон обыгрывает форму протокола допроса. В IV тексте цикла «Запись бесед» есть строка: «Вот юмор Господа Бога – закись азота!» (Т. 1.