Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке

опустошенной, освободившейся от всего, кроме глухой, ноющей боли. Стоя на подкашивающихся ногах, как новорожденный детеныш жирафа, я глянула на себя в зеркало – бледную, грустную, измученную.

Пока я вытиралась, маленькая упрямая часть меня продолжала нашептывать: «Господь тебя любит, Шари».

Шепот был слабенький, еле слышный. Но он был.

Глава 14

Мамина маленькая королева драмы

После панической атаки в душе Кевину, наконец, удалось убедить Руби, что мне нужна психотерапия. Я начала ходить на нее раз в неделю, и, хотя мне нравилась терапевт, доктор Уинтерс, я долго избегала правды, боясь произнести имя Руби. Вдруг она прознает, что мы обсуждаем?

– Как ты себя сегодня чувствуешь, Шари? – спрашивала доктор Уинтерс, когда я усаживалась в огромное кресло, чертя пальцами невидимые узоры на подлокотнике.

– Я… вроде бы нормально.

Она слегка наклонялась вперед.

– Просто нормально?

Лицо Руби вставало у меня перед глазами. Я судорожно сглатывала.

– У меня опять проблемы со сном, – признавалась я. Безопасная тема для начала.

– Можешь рассказать подробнее?

Я смотрела на свои руки.

– Понимаете… эта тяжесть… на моей груди. Она все время там.

– А когда ты впервые ее заметила?

– Не знаю. Давно, кажется.

Доктор Уинтерс кивала, что-то записывая в блокнот.

– Шари, помнишь, о чем мы говорили? Здесь ты в безопасности.

– Да, конечно.

Тем не менее я кружила возле своей боли, не затрагивая ее причин. Я говорила о тревожности, о бессонных ночах, о своей потерянности. Но никогда о Руби. Никогда о камерах. Никогда о том, что наш дом превратился в большую соковыжималку. Кабинет доктора Уинтерс, оформленный в успокаивающих бежевых тонах, с приглушенным освещением, казался мне раем. И все равно долгое время я инстинктивно возводила вокруг себя барьеры каждый раз, оказываясь там.

Однако постепенно я начала раскрываться. Слова, которые я никогда не осмеливалась произнести, стали вырываться наружу.

– Иногда я вижу, как мимо проезжают машины, и думаю, что могла бы просто выбежать перед ними… – призналась я однажды.

– Как тебе кажется, ты могла бы рассказать семье об этих своих чувствах? – мягко спросила она.

Я усмехнулась – так горько, что удивилась сама себе.

– Нет. Не думаю.

– Почему?

Я замерла. Снова лицо Руби перед моими глазами… Я покачала головой.

– Просто… не могу.

Одна сессия запомнилась мне особенно. Я, наконец-то, набралась храбрости рассказать доктору Уинтерс то, что долгие годы ото всех таила.

– Мне не нравится играть на фортепиано, – призналась я почти шепотом. – Мама с пяти лет заставляет меня заниматься, и уроки с ней для меня – огромный источник стресса.

С моего согласия терапевт пригласила Руби, которая дожидалась в коридоре, присоединиться к нашей сессии.

– Шари, можешь повторить маме то, что сейчас сказала мне? – мягко предложила она.

Я сделала глубокий вдох, не глядя Руби в лицо.

– Я больше не хочу играть на фортепиано, – сказала я, готовясь получить отпор.

Вместо этого Руби просто сказала:

– Хорошо, Шари. Тебе больше не надо играть. И мы не станем обсуждать это, никогда.

Меня охватила странная смесь облегчения с подозрением. Я одержала колоссальную победу, но мгновенное согласие Руби казалось каким-то равнодушным.

Мы молча доехали до дома, и я сразу поднялась к себе в комнату, где жила с нашей самой младшей сестрой. Она сама начала по вечерам приходить ко мне и проситься поспать вместе, что я находила милым. Потом это вошло в привычку, и я ничего не имела против. Хотя это и означало, что мне надо укладываться очень тихо, ведь сестра ложилась раньше меня.

Мы спали на моей огромной двуспальной кровати, я с одной стороны, а она с другой, и я часто читала ей, чтобы она заснула. Но, честно говоря, я нуждалась в ней больше, чем она во мне. Она была моим снотворным, моим ночным ангелом. Рядом с ней я почему-то чувствовала себя в безопасности. Как будто что-то в ней удерживало демонов на расстоянии.

Обычно она укладывалась гораздо раньше, чем я, но в тот вечер она подоткнула мне одеяло, когда я забралась под него. Я была признательна этому маленькому ангелу-хранителю за ее присутствие. С ней долгие темные ночи не казались такими одинокими.

Я все чаще замыкаюсь в себе. Я ничего не могу с этим поделать, хотя мое молчание сильно волнует маму. Ей кажется, что когда я замолкаю, то плохо про нее думаю. По правде, я замолкаю, потому что бесконечно и бесповоротно ненавижу себя, и так продолжается уже некоторое время. Она не знает, что я сегодня целый час проплакала в постели. Что я испытываю отвращение, глядя в зеркало. Что я изо всех сил стараюсь держаться. Мне помогает одна мысль: мой последний день будет не самым худшим.

Я сделала на камеру счастливое лицо, когда Руби объявила о моем переводе в новую школу подписчикам «8 Пассажиров». Чед, стоявший рядом со мной, явно был недоволен, что старшая сестра будет учиться с ним вместе. Я почти чувствовала волны его возмущения от перспективы, что я вторгнусь на его территорию. К тому времени он в совершенстве овладел техникой пассивно-агрессивного закатывания глаз и мастерски ее использовал.

Решительно настроенная начать с чистого листа, хоть сердце у меня и болело по привычной школе, я придумала стратегию: с головой погрузиться в занятия, читать хорошие книги и искать утешения в сфере идей. Это был защитный механизм, способ построить стены вокруг моего сердца с помощью знаний и отличной учебы.

– Какой у тебя первый урок? – спросил меня Чед, уже двенадцатилетний, когда мы вдвоем шли по школьному коридору.

– Английский, – ответила я. – Мы сегодня начинаем «Властелина колец».

В его глазах блеснула искра интереса, но он сразу же пренебрежительно усмехнулся.

– Фигня! – бросил Чед, правда, беззлобно.

Со стороны мы казались очень разными: я была полностью сосредоточена на учебе, а Чед, перспективный спортсмен, уже сделал себе имя на футбольном поле, поставив несколько рекордов в стометровых рывках. В будущем ему светила спортивная стипендия. Полная противоположность замкнутой, погруженной в книги старшей сестры, тонущей в депрессии. Тем не менее между нами всегда была связь – общее понимание абсурда, царившего у нас дома.

Чед покосился на группку спортсменов, толкавшихся у водяного фонтанчика. Их задиристый смех эхом отдавался от бетонных стен. Чед с приятелями были школьными клоунами: носились по коридорам как Наруто – герой аниме, – вытянув руки за собой, словно их преследовали призраки предков. Я вечно разрывалась между неловкостью и ворчливым восхищением способностью Чеда быть таким беззаботным.

– Увидимся позже, сестренка, – сказал он, помахав рукой приятелям, прежде чем нырнуть в толпу.

Я смотрела, как он