Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

Переехали в заставу. Место утреннего боя. У реки под яром сестра убитая лежала и партизаны, два; все были прикрыты шинелью. Вечерело. Прошли к посту и остановились в саду возле плетня. Мелкий обложной дождь сеял, как из сита. Возле плетня раненый лежал, красноармеец. Рубаха на груди разорвана, голова разбита, мозги видны. Без сознания был он. Глянул безучастно – ни жалости, ни боли не ощутил. Думаю, все равно помрет. Лишь когда подошли другие и потешаться начали, выругался; нехорошо над раненым смеяться. Застава ушла, оставив его на том месте, где он лежал.

В полночь попали на пост. На предложение сменяться отказался – все равно спрятаться от дождя негде было, сесть также, вода по щиколотку кругом. Стали с другом-партизаном в полуоборот друг от друга – наблюдаем. Белесоватый туман разлился над равниной. Светать начало. Наблюдаем, проникая взором в туманную мглу. Впереди зашевелилось что-то в кустах. Щелкнули затвором; фигура показалась. Крикнул: «Кто идет!» Промямлил кто-то что-то. Подняли винтовку: «Подходи сюда». Подошел – оказался свой телефонист, заблудившийся ночью в садах, проводя телефонную линию. Подумал: придется возвращаться так с разведки когда-нибудь, на своих наткнешься. Сробеет часовой, помутится в голове – убьет! Свой убьет – неприятно стало.

Еще один яркий момент. Попал я в полк к своим станичникам. Полк конный. А у меня не было ни коня, ни седла. Лошадь удалось добыть, хоть и плохонькую, а насчет седла труднее. Говорили, что где-то в обозе есть. А тут как раз отступление. Верст двенадцать гнали за нами. Неприятная вещь – без седла на лошади. Нервничаешь, теряешься, а тут еще отступать приходится. Зато, когда тут же удалось раздобыть седло, рай прямо. Поставил ногу в стремя и чувствуешь себя как дома! Ни нервозности, ни боязни, как будто куда на охоту едешь. В руках винтовка очутилась; отстанешь позади своих – повернешься, вскинешь – раз, другой выстрелишь и опять к своим.

Зато атака хороша. Забываешься в красоте полета. Шашка в руке блестит. Впереди одна заветная удаль – сойтись, сшибиться грудь с грудью!

<Аноним>

Воспоминания из периода 1917 года до поступления в гимназию

В конце февраля месяца 1917 года я приехал довольно рано в гимназию и остался в классе повторить уроки. Спустя несколько минут гурьбой влетела в класс компания «евреев» нашего класса и о чем-то усиленно спорила. Я прикрикнул на них, чтобы они замолчали, но это не подействовало, и мне пришлось пригрозить им кулачной расправой; это на них подействовало, и они замолчали. В гимназии жизнь шла своим чередом. Так же собирались на молитву в большом зале, пели молитву «Боже, Царя храни» и расходились по классам. На большой перемене мне пришлось слышать из уст других учеников своего же класса о каком-то перевороте в Петрограде; о том, что там «примкнул» куда-то и к кому-то гарнизон; а когда услышал слово «революция», то я совсем стал в тупик. Я побежал купить газету и действительно там нашел всему слышанному подтверждение, только решил обратиться за разъяснением к своему воспитателю. Все, что я не понимал, мне объяснили, но у меня в голове ничего не осталось. С большим нетерпением я дожидался конца пятого урока и скорее пошел домой, чтобы расспросить отца, в чем дело.

В мое отсутствие, очевидно, отец узнал о событиях, но мне сказал: «Тебе еще рано знать». Получив такой ответ, я старался упросить отца ответить на другой вопрос, что хорошо ли это или нет, так как другого ничего я не мог сказать. Ответ последовал скоро: «Пока ничего хорошего нет, а что будет, посмотрим». Больше я не старался обращаться за разъяснениями, так как видел, что отцу это неприятно, и что он даже как-то постарел.

Мне приходилось ездить поездом в гимназию – всего две, три станции, или вернее, только через Днепр. Ранее наш ученический поезд уходил всегда точно, ни на минуту не опаздывал, а теперь начал опаздывать на час, два и более. Приходилось мерзнуть на морозе, мокнуть под дождем в ожидании поезда, а иногда отправляться в город по шпалам. С каждым днем движение поездов на нашем участке становилось все хуже и хуже. Меня это тогда сердило, и я все задавал себе вопрос: «Почему?». Так прошло несколько недель. Вскоре в городе был назначен парад войскам, и почему-то должны были участвовать все рабочие завода, мастерские, фабрики и т. д.

Наступил день парада. С раннего утра начали даваться гудки со всех заводов, мастерских с тем, чтобы собираться и идти в город. Поднялся сплошной вой, и мне казалось, что где-нибудь начался пожар. Приблизительно через час у моста через Днепр собралась многотысячная толпа и почему-то стояла. Оказалось, что вожаки различных групп спорили, кому идти первым. Конца спора я не дождался и сел на поезд, чтобы ранее шествия прибыть в город. Мне нужно было скорее добраться до гимназии, но каково было мое разочарование, когда я увидел, что трамвай не ходит и что вся наша главная улица представляет движущееся живое море. Куда и зачем, я не отдавал себе отчета. Пришлось идти пешком пять-шесть верст.

Около собора на площади собрались уже войска и ожидали все конца шествия черной массы. Наконец прошел парад войскам. Должны были расходиться по домам, но не тут-то было. В различных местах площади среди черного людского моря появились ораторы, преимущественно нерусского происхождения, и начали говорить, кричать и даже ругаться. Везде и всюду было слышно «товарищи», потом масса иностранных слов, которых я не слышал и потому ничего не понимал. Так продолжалось часов шесть.

Наконец двинулись войска, как всегда, стройно, не спеша и четко отбивая ногу. За ними пошли рабочие. Вот где мне пришлось наблюдать картины, которые я никак не мог представить. Каждая группа несла плакаты на больших длинных палках, и на них были написаны «лозунги», как мне объяснили дома потом, но, признаться, я до сих пор не даю себе точного отчета, что это за птица. Начали попадаться огромные куски красной материи, иногда очень дорогой, испещренные массой надписей. Меня это заинтересовало, и я начал читать. Надписи были написаны очень безграмотно, очень смешные, а одна из них меня рассмешила до слез: «Товарищи переплетчики, соединяйтесь!». Потом была еще масса подобных глупостей, и я все старался задать вопрос: «Куда соединяться и зачем?».

Шествие продолжалось до наступления темноты, и я отправился домой