Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

где росли крупные незабудки, Боря и Алеша собрали их целые охапки. Всю дорогу мы болтали, часто споря с Алешей, который шалил и не слушался Кати. Наш ездовой Посмитный, красивый чернобровый украинец с серыми большими глазами, прикрытыми длинными темными ресницами, много нам рассказывал о встречных высоких курганах в степи. Я люблю украинскую старину, озаренную романтикой. Много битв видели широкие степи, поросшие высокой травой. И все это осталось в прошлом, и нам об этом говорят лишь «высоки могилы, з витром размовляючи», да поют звонкие украинские песни. Глядя на Посмитного, я подумала, как было бы хорошо одеть его в казацкий запорожский костюм.

3 августа. Бедная Катюша, объелась всякой зелени и фруктов и лежит в постели. Алеша целый день пристает ко мне с поцелуями, а с Борей они не всегда ладят, уж очень они разные. Мы стараемся чем-нибудь помочь маме, накрываем на стол, моем посуду, чистим картофель и исполняем разные поручения; Алеша всегда старается многое сделать за меня, но не даром, а с уговором за 10–12 поцелуев, смотря по работе. Теперь их набралось слишком много, целая тысяча, вот я и расплачиваюсь целый день. Противный мальчишка, он сегодня надоел мне, а Боря его высмеивает. По вечерам, когда мы ложимся спать в клуне, я сквозь сон слышу пение девчат и хлопцев и засыпаю убаюканная их звонкими молодыми голосами.

Из лагеря приехал папа и привез наши карточки, которые ему передал для нас Жуков. Вышли все хорошо. В воскресенье в Рудяках вечером на площади будет кино, сказал папа. Из лагеря привезут аппарат и будет играть оркестр музыки. Мы собираемся пойти посмотреть. Катя все время подсмеивается надо мной, что я слишком нравлюсь Сергееву. Ну и некрасивый же он! Лицо круглое, как луна, толстенный нос, а сам большой, неуклюжий, толстый, настоящий «бегемот». Мы с Катей его называем за глаза «Жорой», как называет его жена. Он часто приходит к нам, зовет кататься на лодке и старается нам помочь сесть в лодку, беря за руку выше локтя, что нам с Катей не нравится. При этом он делает уморительные гримасы, через каждые пять минут отсыпая мне комплименты, называя меня «путеводной звездочкой» и самыми ласковыми именами. Мы решили, что ездить с ним на лодке лучше в компании его жены.

4 августа. Был очень жаркий солнечный день, и мы несколько раз бегали к Днепру, чтобы в его струях охладить разгоряченное тело, а когда наступил вечер, к нам пришла Сергеева и позднее ее муж. После чая мы с ними поехали кататься на лодке. Над нами было усыпанное крупными звездами небо, и Днепр отражал это небо в своих водах. Кругом были покой и тишина. Вся природа отдыхала от знойного дня. Мы ехали против течения и гребли по очереди, кроме Сергеева, который греб все время. Лодка была большая, тяжелая, и грести было нелегко, а потому Алеша быстро отказался, говоря, что он устал, и его заменил Боря. Сергеева пела украинские песни, слова которых так подходили к Днепру, к этому тихому вечеру, к золотым звездам наступающей ночи. Мягкие украинские знакомые напевы звенели, замирая, говоря о чем-то близком.

Мисяцю ясний, зирки прекрасни,

Вас я благаю, грудь облегчите,

Висть принесите з ридного краю[115].

И представлялась тоска в далекой чужой стороне по родному краю, где степи и луг покрыты цветущим ковром трав, где солнце светит ярко и в темном небе горят яркие звезды, маня к себе. Когда в небе показался месяц и по воде побежала блестящая ломаная дорожка, я почувствовала особенно сильно всю прелесть украинской ночи. Мои глаза устремлялись в небо, на котором бесчисленные звезды ласково мне мигали, протягивая ко мне свои блестящие лучи. Я вдыхала ночные ароматы реки, ощущая ее прохладу, и часто отвечала невпопад на вопросы Сергеева. Я думала и мечтала совсем о другом… Все о том же!

5 августа. Было еще довольно рано, когда к нам пришла Лисицкая. Я влезла на шелковицу и, сидя в ее густых ветках, наблюдала за лавочкой, на которой сидели мама и Татьяна Ивановна, разговаривая. Она много интересовалась Катей и мной: как мы проводим лето и сколько нам лет? Определенно она нас недолюбливает, и на днях расспрашивала маму, правда ли, что я каталась верхом с ее «Володичкой». Часто она бывает просто смешна, даже жалка. Она пришла попрощаться, так как они в этот день уезжали в Крым. Прибежала Катя с письмами в руках. Письма были из Детского, от Павлуши, Сережи, Леши и Бори Абрамова. Сережа писал, что с нашим отъездом Детское Село опустело и без нас стало скучно. Павлуша, как всегда, в своем письме ядовито подсмеивается над нами, высказывая свое сочувствие маме, которая получила два «таких хорошеньких экземплярчика», как я и Катя, да еще на такой долгий срок. Противный Павлуша, вечные насмешки! Но как замирало мое сердце, когда я читала это письмо, боясь выдать перед другими волнение. Я не могу не думать о нем. И как часто я грущу от этого во время веселья, в самые беспечные минуты, сама себе стараясь в этом не признаваться.

Написав ответные письма, мы после обеда достали лодку и переехали на остров. Боря и Алеша пошли искать червей для удочки, а я легла на дно лодки и следила за блеском воды сквозь полуопущенные ресницы, отдаваясь горячей ласке солнца. Над лодкой тихо склоняла свои развесистые ветви плакучая ива, а Днепр неумолчно шептал что-то ласковое. В голове всплывали неясные образы, которые быстро исчезали, и в сознании мысли были спутанными. Я не совсем была здорова, мама мне купаться запретила, и Катя купалась одна.

8 августа. Вчерашнее недомогание прошло, и я здорова. День очень жаркий, и мы с Катей все время сидим на берегу в купальных костюмах. Я влезла с книгой на шелковицу, спрятавшись от жары в ее густых ветках, и ем ее спелые темные ягоды. Зелень листвы, пронизанная солнцем, трепещет яркими бликами, которые скользят по моей загорелой обнаженной коже. К маме пришла Мухина[116], и они о чем-то разговаривают, сидя на лавочке. Вскоре мама позвала меня, Катю и мальчиков, предложив пойти покупать сливы и самим их снимать с дерева. Мухина показала нам дорогу в сад, где было много фруктов. В этом саду ветки яблонь и груш гнулись под тяжестью плодов к земле. Мы со старухой-хозяйкой рвали спелые сливы, яблоки, груши, наполняя корзины, и тут же