Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

22 июля. Вчера мы все ездили в Гусеницы[109] на призовую стрельбу. Выехали мы из дома рано утром, слегка моросил мелкий дождик, но было тепло. Папа из-за погоды не хотел было нас брать, но мы запротестовали. Все мы ехали на парной повозке, в которой было много сена, а сверху мама постлала рядно. Мухин и папа ехали с нами верхом. Я ехала в мужском костюме, спрятав платье в чемодан. Когда мы проехали деревню Кальное[110], выехали за село, миновав болота, и въехали в сосновый лес, папа слез с лошади и пересел в повозку, а я поехала верхом на его лошади Нероне. Ко мне подъехал Мухин, и мы помчались крупной рысью вперед. Позади нас ехали ординарцы. Мы быстро обгоняли встречные повозки и долгое время ехали по смешанному лесу. Дождик давно прекратился, и утреннее солнце, выглянув, озолотило верхушки деревьев, но его лучи еще не проникали сквозь густые ветки, и в лесу было много тенистых уголков, в листве которых, не смолкая, пели птицы. Утренний холодок был приятен, и воздух особенно чист. С каждой минутой все выше поднималось солнце, разгораясь все ярче, и заливало светом радостно проснувшуюся природу, лаская ее теплотой. Но вот утренняя прохлада сменилась настоящим приятным теплом летнего дня, и день обещал быть жарким. Дорога была красива. На поверхности тихих, неподвижных болот, мимо которых мы проезжали, росли нежные, крупные цветы белых лилий, задумчивых и бледных. Болота были окружены лесом, иногда лес рос в самом болоте, и деревья отражались в воде. Появились болота, поросшие кустарником, который постепенно переходил в густой зеленый лес, где стояли тонкие белоствольные березы с узорчатой листвой и росли молодые крепкие дубки. Дальше мы проезжали сказочный лес, в котором деревья росли в зеркальной воде, отражавшей все сплетения веток, а в просветах в воду смотрелось голубое небо. Так четко и ясно было отражение, что, казалось, лес растет без корней своими верхушками, опрокинутыми в воду. В этом лесу было много необыкновенного, и меня влекло вглубь неподвижных вод, где, казалось, таятся призрачные тени, полные чудес. Я думала, как было бы интересно очутиться здесь ночью, когда луна освещает все серебристым светом, и холодные лучи скользят среди темных деревьев, дрожа в воде, и небо усеяно звездами, и каждое упавшее дерево или могучие корни пней приобретают причудливые формы.

Наша дорога постепенно поднималась в гору, по бокам которой теперь рос смешанный лес, и в его тени, не смолкая, пели птицы. Мы ехали шагом, делясь своими впечатлениями от этого чудного утра. Дальше попадались красивые полянки, на которых росли радостные, яркие цветы, прыгали зеленые кузнечики, сверкая на солнце крыльями, летали стрекозы. В низких местах в тени росли большие папоротники, и, глядя на них, вспоминалась красивая легенда, как в ночь под Ивана Купала среди тьмы, ярко вспыхивая, распускается алым огнем цветок папоротника. Но вот мое внимание остановилось на раскрывшемся перед нами ковре крупных голубых незабудок, и я не могла сдержать своего восторга. Кончился лес, дорога пошла ровнее, начались поля, где золотые колосья ржи, как волны, качались под дуновением ветра. Я вдыхала пьянящий аромат полей и лесов, мне дышалось легко, и я сливалась всем своим существом с природой. Вскоре поля сменились песками, и лошади медленно вытаскивали из песка ноги, поднимаясь в гору. Мы остановили лошадей и решили подождать отставших. Нет слов, которыми я могла бы передать, какое большое удовольствие я получила от этой поездки верхом. Когда к нам подъехала повозка, папа пересел на Нерона, и они с Мухиным поехали вперед.

Вот мы и в Гусеницах. Длинной лентой тянется украинское село, утопающее в зелени садов. Мы заехали к Кормиловым, где нас ждали. Теперь Корми-лов в должности помощника начальника полигона и живет в хорошем домике с садом, где много цветов. Они были нам рады и по окончании стрельбы пригласили нас к себе на обед. Мы быстро переоделись, и я заменила свои брюки и сапоги легким розовым платьем, одев светлые туфли. Полигон начинался в конце села, и, когда мы подъехали, нас встретил Мухин и повел на место, откуда можно было смотреть стрельбу. Сначала стреляли из легких орудий. То из одного, то из другого вылетало яркое пламя, с звенящим шумом снаряд рассекал воздух и гулко разрывался вдали, поднимая клубы дыма. Гул выстрелов становился с каждым разом оглушительней, все чаще вспыхивал огонь, пробегая по цепи орудий. Когда стреляли гаубицы, к нам подошли Мухин и Фомин, и мы в полевые бинокли следили, как черной точкой проносился снаряд, появляясь в блеске огня, и разрывался там, где стояли мишени. Испуганные лошади дрожали и подымались на дыбы. Особенно когда стреляло несколько гаубиц. Это была захватывающая картина; казалось, земля дрожала, и сердце невольно сжималось.

Война – самое большое бедствие, какое может быть в жизни, полное ужаса и смерти. Но есть своя красота в бою, где побеждает сильный, смелый, когда все силы человеческой души напряжены до предела в жажде победить или умереть, когда сильнее бьется сердце в груди и жарко пылает кровь. Только теперь в войне не будет ни такого боя, ни такой героики. Ужасно погибать в войне, в которой побеждает техника, а не личная сила и смелость. Но, может быть, война окажется немыслима уже потому, что жертвами станут беззащитные тылы, будут разрушены все вековые достижения человечества?

После окончания стрельбы начался ее разбор, и мы поехали к Кормиловым, где нас ждали обедать. На стрельбе я мельком видела нашего Пьеро, его наездник Рудков[111] проезжал, чтобы он не боялся выстрелов. Вскоре приехал папа, и Ольга Николаевна[112] буквально не знала, чем нас угостить, закармливая своими пирогами. Тину[113] теперь было не узнать, так она выросла и похорошела. Теперь, встретясь с Борей, она все время смущалась, разговаривая. Это была уже не прежняя девочка, которая всюду бегала за Борей и, смотря в окно, приходила в восторг от проезжающих «тутуликов».

Вечером после чая папа на моторной лодке уехал в Стайки[114], чтобы оттуда ехать пароходом в Киев, а мы на двуколке возвращались домой той же дорогой. На лугу мы останавливали повозку и, соскочив, рвали большие букеты цветов. На болоте,